Не прикасайся ко мне

Донья Викторина не дала ему повздыхать вволю; в немногих словах, пересыпанных ругательствами, она рассказала о том, что произошло, постаравшись, разумеется, выставить себя в наилучшем свете.

— Линарес вызовет его на дуэль, вы слышите? Если нет, не разрешайте ему жениться на вашей дочери, не разрешайте! Если он трус, он не стоит Клариты.

— Значит, ты выходишь замуж за этого сеньора? — спросила Синанг, и ее веселые глаза наполнились слезами. — Я думала — ты скромница, а ты вон какая ветреная.

Мария-Клара, бледная как полотно, привстала в кресле и устремила испуганный взор на своего отца, потом на донью Викторину и Линареса. Юноша покраснел, капитан Тьяго опустил глаза, а сеньора прибавила:

— Кларита, заруби себе на носу: не выходи замуж за человека, штаны на котором для одного виду надеты; тебя вечно все будут оскорблять, даже собаки.

Девушка ничего не ответила и, обратившись к подругам, сказала:

— Отведите меня в мою комнату, я не могу идти одна.

Подруги помогли Марии-Кларе подняться и, поддерживая за талию, повели ее в спальню; она тихо шла, уронив голову на плечо красавицы Виктории.

В тот же вечер супруги уложили свои чемоданы, передали капитану Тьяго счет на кругленькую сумму в несколько тысяч и следующим утром с зарей отправились в хозяйской коляске в Манилу. Застенчивому Линаресу они поручили роль мстителя.

XLVIII. Загадка

Еще вернутся темные ласточки…

Бекер[155]

Как сказал Лукас, Ибарра в самом деле приехал на следующий день. Прежде всего он направился в дом капитана Тьяго, чтобы увидеть Марию-Клару и сообщить ей, что архиепископ не отлучил его от церкви: Ибарра привез рекомендательное письмо священнику, собственноручно написанное его преосвященством. Тетушка Исабель немало этому порадовалась, она любила юношу, и брак ее племянницы с Линаресом был ей не по душе. Капитана Тьяго дома не оказалось.

— Входите, — сказала тетушка на ломаном испанском языке. — Мария, дону Крисостомо возвращена божья милость; архиепископ «прилучил» его к церкви.

Но молодой человек не мог двинуться с места, улыбка застыла у него на губах, он забыл о том, что хотел сказать. На веранде рядом с Марией-Кларой стоял Линарес и плел гирлянды из цветов и листьев вьюнка; на полу были разбросаны розы и ветки жасмина. Мария-Клара, бледная, задумчивая, печальная, покоилась в кресле, обмахиваясь веером из слоновой кости, который был не белее ее точеных пальчиков.

При появлении Ибарры Линарес побледнел, а щеки Марии-Клары зарумянились. Она попыталась подняться, но снова без сил повалилась в кресло, закрыв глаза и уронив веер. Несколько секунд царила напряженная тишина. Наконец Ибарра приблизился к девушке и сказал дрожащим голосом:

— Я только что приехал и сразу побежал проведать тебя… Ты выглядишь лучше, чем я ожидал.

Мария-Клара словно лишилась дара речи, она не произнесла ни слова и не подняла опущенных глаз.

Ибарра смерил Линареса взглядом, который этот застенчивый юноша выдержал, приняв надменный вид.

— Я вижу, меня здесь не ждали, — медленно проговорил Ибарра. — Мария, прости, что я не известил тебя о своем приходе; когда-нибудь я тебе объясню свое поведение. Мы еще увидимся… непременно.

Последние слова сопровождались взглядом в сторону Линареса. Девушка подняла на Ибарру свои прекрасные глаза, такие чистые и печальные, такие молящие и красноречивые, что он смущенно остановился.

— Могу я прийти завтра?

— Ты же знаешь, что для меня ты всегда желанный гость, — едва слышно прошептала она.

Ибарра удалился внешне спокойный, но ум его был в смятении, а сердце оледенело. То, что он сейчас пережил и увидел, было непостижимо: неверие ли это в него, охлаждение или измена?

— О, женщина остается женщиной! — повторял он.

Невольно юноша направился к тому месту, где строилась школа. Дело заметно продвинулось. Ньор Хуан с отвесом и рулеткой расхаживал среди работавших людей. Увидев Ибарру, он побежал ему навстречу.

— Дон Крисостомо, наконец-то вы пришли, мы все вас ждем. Посмотрите, каковы стены, они уже метр десять в высоту, а через два дня будут в человеческий рост. Я применял только молаве, дуингон, ипиль и лангиль, а для внутренней отделки затребовал тингало, малатапай, сосну и нарра. Хотите осмотреть подвал?

Рабочие почтительно кланялись Ибарре.

— А вот и канализация, которую я себе позволил провести, — говорил Ньор Хуан. — Эти подземные трубы поведут к своеобразному резервуару в тридцати шагах отсюда. Там будут накапливаться удобрения для сада; этого в плане не было. Вы не сердитесь?

— Напротив, я одобряю и поздравляю вас с удачной мыслью. Вы — настоящий архитектор, у кого вы учились?

— У самого себя, — скромно ответил старик.

— Да, чтобы не забыть; пусть знают все сомневающиеся, — если кто-нибудь боится говорить со мною, — что я уже не отлученный; сам архиепископ приглашал меня к обеду.

— Э, сеньор, да мы и не смотрим на всякие там отлучения! Мы все уже отлученные, да и сам отец Дамасо тоже, а он все толстеет, и ничего его не берет.

— Как так?