Не прикасайся ко мне

«Дорогой Чой, скорей приезжай сюда, если можешь, — праздничек выдался веселый. Представь себе, капитан Хоакин почти совсем продулся. Капитан Тьяго трижды удваивал ставку против него и выигрывал с первого же хода в трех конах, а хозяин дома капитан Мануэль всякий раз просто готов был лопнуть от удовольствия. Отец Дамасо разбил кулаком лампу, потому что до сих пор не выиграла ни одна его карта. Консул проиграл на петухах и в карты все то, что выиграл на празднике у нас в Биньяне, а также на празднике Пречистой Девы де Пилар в Санта-Крус.

Мы ожидали, что капитан Тьяго приведет к нам своего будущего зятя, богатого наследника дона Рафаэля, но похоже, что тот хочет подражать своему отцу, — совсем здесь не показывается. Жаль, видно толку нам от не будет мало.

Китаец Карлос загребает большие деньги, играя лиампо. Подозреваю, что дело нечисто, — у него, наверное, есть амулет: он вечно жалуется на головные боли и ходит с повязкой на голове, а когда колесо лиампо замедляет бег, он наклоняется, почти касаясь его лбом, словно хочет лучше его разглядеть. Мне все это кажется подозрительным, я уже видывал подобные штучки.

Прощай, Чой. Петушки мои чувствуют себя хорошо и жена моя счастлива и весела.

Твой друг Мартин Аристоренас».

Ибарра тоже получил надушенную записочку, которую Анденг, молочная сестра Марии-Клары, передала ему вечером в первый день праздника. В записке говорилось:

«Крисостомо, вот уже целый день ты не показываешься на глаза. Я слышала, что ты нездоров, молилась за тебя и зажгла две свечи, хотя папа говорит, что ты болен не серьезно. Вчера вечером и сегодня меня замучили просьбами играть на рояле и танцевать. Я не знала раньше, что на свете есть столько надоедливых людей! Если бы не отец Дамасо, старающийся развлечь меня разговорами и всякими рассказами, я заперлась бы в своей комнате и легла бы спать. Напиши мне, что с тобой, и я попрошу папу навестить тебя. А сейчас посылаю к тебе Анденг, чтобы она приготовила тебе чай, — она делает это хорошо, наверное, лучше, чем твои слуги.

Мария-Клара.

Р. S. Если завтра не придешь, я не пойду на церемонию. Будь здоров».

XXIX. Утро

Едва забрезжил рассвет, оркестры заиграли веселые мелодии и разбудили утомленных праздником горожан. Жизнь и движение возобновились, опять зазвонили колокола, опять послышались взрывы петард.

Это был последний день торжеств, самый разгар празднества. Ожидалось много интересного, гораздо больше, чем в предыдущий день. Братья терциарии были многочисленнее братьев Сантисимо Росарио и потому смиренно улыбались, уверенные в том, что посрамят своих соперников. Они закупили куда больше свечей, и благодарные торговцы-китайцы, получившие хорошие барыши, уже подумывали креститься, хотя кое-кто утверждал, что их побуждает к этому не вера в католическую церковь, а желание заполучить жену-христианку. Набожные женщины возражали: пусть даже так, но все равно это чудо, если женится сразу столько китайцев, а уж на путь праведный их наставят жены.

Люди нарядились в свои лучшие одежды, достали из шкатулок все драгоценности. Даже завзятые игроки расхаживали в белых шляпах и в расшитых рубашках с большими брильянтовыми запонками и тяжелыми золотыми цепями. Только на старом философе были, как обычно, темная полосатая рубашка из синамая, застегнутая по самое горло, просторные башмаки и широкополая фетровая шляпа пепельного цвета.

— Сегодня у вас еще более унылый вид, чем обычно! — сказал ему при встрече лейтенант-майор. — Неужели вам неприятно, что мы время от времени развлекаемся? Ведь у нас так много причин для скорби.

— Развлекаться — это еще не значит безумствовать! — ответил старик. — Бессмысленная оргия, повторяющаяся каждый год! А для чего? Транжирить деньги, когда вокруг такая нищета! Да, я понимаю, эта оргия, эта вакханалия затевается для того, чтобы заглушить жалобы народа!

— Вы же знаете, что я разделяю ваше мнение, — ответил дон Филипо, полушутя. — Я защищал его, но как можно противостоять префекту и священнику?

— Подать в отставку! — ответил философ и пошел своей дорогой.

Дон Филипо озадаченно смотрел вслед удалявшемуся старцу.

— Подать в отставку, — бормотал он, направляясь к церкви. — В отставку! Да, если бы моя должность была честью, а не бременем, я бы подал в отставку.