Не промахнись, снайпер!

Мы проходили мимо одной из ям, возвращаясь в свою дивизию. Капитан Чистяков вел роту, насчитывающую человек семьдесят. Три дня назад нас было двести десять. Итальянцы с лопатами отступали в сторону, согревая дыханием озябшие пальцы. На нас смотрели с опаской. Кто-то из бойцов громко свистнул и вскинул автомат. Пленные шарахнулись прочь. Ведь многие со страхом ожидали, что их тоже расстреляют и бросят в ямы к мертвым. Пропаганда и те гадости, которые они успели сделать (грабежи, изнасилования), висели над каждым как приговор. Но пленных итальянцев, даже чернорубашечников-фашистов, насколько я знаю, не расстреливали. Хотя наше наступление и холода обойдутся им очень дорого. Но об этом позже. А пока мы возвращались к своим.

Вернулись под праздники. Встретили нас хорошо. Командир полка объявил всем благодарность и приказал Чистякову подготовить представления о награждении наиболее отличившихся бойцов. Погиб Вася Колобов, снайпер из нашего отделения. Его оставили в полку, где обстановка складывалась более спокойная. Но получилось наоборот. На войне у каждого своя судьба. Пусть избитая фраза, но так оно и есть. Мы с Веней вернулись живыми после жестокого боя, а Вася Колобов попал под снаряд, когда подходил к своей землянке после дежурства. Тело посекло осколками, смяло винтовку. Его обнаружили лишь утром. Случилось это за сутки до нашего возвращения. В батальонах имелись и другие потери, но, конечно, меньшие, чем понесла наша сводная рота.

Нас отвели за шесть километров в настоящую баню. Когда снимал кальсоны, они прилипли к ране на бедре. Я рванул, отрывая ткань вместе с коркой. Вытек гной, бурая сукровица. Хорошо помылись, избавились наконец от вшей, которые в некоторых местах покрывали тело серебристой чешуей. Всех наголо постригли, затем по очереди побрили себе лобки и волосы под мышками. Минут десять сидели в холодном предбаннике, намазанные вонючей мазью, затем мылись настоящей горячей водой. Правда, досталось всего по две шайки, и нас без конца подгоняли. На каждую смену отпускали всего пятнадцать минут. Выдали новое теплое белье, ватные штаны, телогрейки-безрукавки под шинель. Лучше бы дали новые бушлаты, потому что снайперы выходили на передовую в фуфайках или бушлатах. Старые были сплошь заплатаны, прожжены. Ну, спасибо и за телогрейки.

Ясковец собрал наше куцее отделение. Осталось всего трое снайперов: Ангара, Веня Малышко и я. Веню перевели во второй батальон, теперь всем троим предстояло работать без напарников. Уточнили данные по снайперским книжкам и карточкам учета. У Ангары числилось официально 47 уничтоженных итальянцев. У меня двадцать три, у Малышко чуть более десятка.

— Старший сержант Ангара Иван Прокофьевич представлен к ордену Красной Звезды, — торжественно объявил Ясковец.

Нам с Веней обещали медали. Вообще с этими подсчетами всегда получалась неразбериха. Ангару явно тянули на «героя полка». Мне засчитали за неделю пребывания на участке соседней дивизии в бою с десантом всего четырех уничтоженных итальянцев. Хотя настрелялся я там больше, чем за предыдущие месяцы, и результаты имел куда выше. Но оспаривать цифры никогда бы не стал. За официальным термином «уничтожил» стояло простое и жутковатое слово «убил». Объяснять, доказывать, что я убил не двадцать три человека, а больше, было бы противно. Не удержавшись, напомнил Ясковцу, что меня уже представляли к медали «За отвагу». Спросил:

— Это что, вторая медаль? Или одной и той же второй раз награждают?

Начальник разведки полка, получивший перед ноябрьскими праздниками второй орден Красной Звезды, побагровел.

— Ты что, Егоров, медали выпрашиваешь?

— Проживу и без них.

— Встать! Заелись у нас некоторые… — капитан запнулся, подбирая нужное слово, но не подобрал, а называть меня снайпером ему не хотелось. Все же снайперов в полку уважали. — Ладно, иди. И ты, Малышко, тоже. А ты, Иван Прокофьевич, останься на пяток минут, обсудить кое-что надо.

Мы сели на бревно неподалеку от землянки, закурили. Часовой из комендантской роты, с автоматом через плечо, покосился на нас, но ничего не сказал. Затем появилась связистка, в туго затянутой юбке, хромовых сапожках и овчинной безрукавке. Я знал, что это подруга капитана, или ППЖ, как их называли. Бес тянул меня за язык Я встал и козырнул:

— Здравия желаю, товарищ лейтенант.

Она удивленно посмотрела на меня:

— Я не лейтенант. Сержант, как и ты.

— Медаль у вас новая. Вот подумал, что и звездочками не обделили. Работа ведь нелегкая.

Девица, которая хорошо пристроилась при штабе и офицерской столовой, мою подковырку отбила со снисходительной легкостью.

— Завидно стало? Приходи, попросись, может, и тебя возьмут.

— Таких достоинств не имею, — откровенно оглядывая ее ладно сбитую фигурку, с широкими бедрами и увесистой грудью, отозвался я.

— Что, нравлюсь? — вдруг улыбнулась связистка.

— Даже очень.

— На свидание только не набивайся.

— Что, старый для тебя?

Я намекал на Ясковца, который был лет на пятнадцать старше своей подруги.

— Сопливый ты еще. Подрасти немного. И штанами новыми обзаведись.