Не прощаюсь

Полковник подозвал караульного начальника.

– Где Черепов?

– Допрашивает жильцов дома, где квартировал князь Козловский. Господина полковника застрелили в подворотне. Вдруг кто-то из окна что-нибудь видел, – доложил поручик.

Эраст и Мона тем временем перешептывались.

– Черепов меня слушать не с-станет.

– Значит, придется всё объяснить Скукину. Этот втемную действовать не согласится. Но если объяснить – горы перевернет, – уверенно сказала она.

Муж кивнул.

– Аркадий Сергеевич, на м-минуту. Я должен вам кое-что рассказать…

Скукин слушал, и его внутренняя флейта засвистала ускоренный марш (Мона это прямо услышала). Схватил всё на лету, даже не стал переспрашивать и уточнять.

– Рыжеусый и чубатый? Превосходно! Сейчас мы их, голубчиков, выявим. Идемте к Черепову, Эраст Петрович. Я прикажу ему собрать полусотню, но объяснять ничего не буду. А вы, Елизавета Анатольевна, пожалуйста, садитесь в мою машину и поскорее доставьте начальницу приюта.

Имя-отчество помнит, «пожалуйста» говорит. То-то.

Теперь, когда цель достигнута, Мона его сразу любить перестала. Все-таки он был противный, Скукин. Холодный, скользкий, как угорь. (Угрей Мона не ела, потому что похожи на змею. Фу, гадость.)

– Дежурный! Проводите госпожу Фандорину к моему авто! И знаете что – на всякий случай отправляйтесь с нею. Доставьте сюда даму, на которую укажет Елизавета Анатольевна… Так. Где Черепов?

– На третьем этаже, господин полковник. Допросный кабинет там.

Скукин и Фандорин направились к лестнице, а Мона с поручиком к выходу, но откуда-то сверху донесся громкий вопль. Что-то загрохотало, и опять стало тихо.

Мона, конечно, остановилась.

– В чем дело? – задрав голову, крикнул Скукин.

По ступенькам сбежал офицер.

– Арестованный напал на войскового старшину Черепова!

Все бросились вверх, на третий этаж. Мона, конечно, тоже. Что за арестованный? Вдруг Романов?

По коридору третьего этажа навстречу шел человек со страшным, костистым, неподвижным лицом, с черной повязкой на лице, с единственным сверкающим глазом, и тер огромный кулак. Рукава засучены по локоть, волосатые жилистые ручищи – как корабельные канаты.

– Виноват, господин полковник, – растерянно сказал он Скукину. – Допрашивал жильца из дома Козловского. Некто Сальников, банковский конторщик. Прижал его немного. Ну, как обычно: «Признавайся, сволочь, мы всё знаем». Я всем это говорю. А он как заорет, как набросится… Я и вмазал с разворота. Не рассчитал силу, угодил в висок… Не дышит…

Скукин поморщился, отодвинул одноглазого, заглянул в распахнутую дверь. Мона, охнув, увидела на полу неестественно вывернутые ноги.

– По крайней мере мы знаем, кто навел убийцу, – прогудел Черепов. – Иначе с чего бы ему на меня кидаться?

– Вы убили того, кто мог вывести вас на с-след? – недоверчиво спросил Фандорин.

– Я же говорю – не рассчитал удара. От неожиданности.

– А почему у вас з-засучены рукава? Успели завернуть, пока Сальников на вас кидался?

Черепов свирепо посмотрел на Эраста.

– Рукава засучены, чтобы не забрызгать кровью. Я с задержанными не миндальничаю, времени нет. Вместо «здрасьте» бью наотмашь – моментально делаются шелковыми. После этого не юлят, отвечают. Сальникова для разминки тоже стукнул, легонько. А он драться. Наверно, решил, что если сразу лупят – значит, он раскрыт.

– Вы били свидетелей? Всех жильцов дома, подряд? – Эраст глядел на офицера с брезгливым изумлением. – Просто чтоб были «шелковые»? И женщин?

– Бабе довольно пощечины, – промямлил Черепов, оглядываясь на Скукина, словно в поисках защиты. Войсковой старшина, кажется, не очень понимал, кто этот настырный седовласый господин и почему так повелительно держится. Вдруг какое-то начальство?

Полковник внушительно сказал:

– Вы далеки от реалий момента, Эраст Петрович. Да, войсковой старшина человек жесткий. Даже жестокий. Уверен, что в нынешних условиях нам нужен именно такой начальник Особого отдела. Умеющий вселять страх. Мы должны действовать, как татаро-монголы, использовавшие расчетливую жестокость как самое действенное орудие пропаганды. Слухи о страшных карах, которые ожидают всех, кто посмеет сопротивляться, разносились во все стороны, и города сами сдавались Чингисхану. Парализующий ужас – вот что приведет нас к победе. А когда мы победим, эту разболтанную страну нужно будет стиснуть в железном кулаке и долго, долго не разжимать хватку. Пока съехавшее с глузда население не вернется в разум. Наши витии любят разглагольствовать о «белой правде». Чушь это. Настоящая правда совсем другого цвета.

– К-какого же?

Мона увидела, что Эрасту действительно интересно, и сразу вспомнила, что точно с таким же любопытством он расспрашивал зеленошкольского «директора».