Не прошло и жизни

А умрет он ночью‚ по дороге в милицию‚ на самом ее пороге‚ держа себя за шиворот. "Будешь еще?" – "Нет". – "Обещаешь?" – "Обещаю". Откроется ненароком дверь‚ встанет старшина в проеме‚ поманит пальчиком: "Заходи". Он войдет‚ скажет "Си-си..." и замертво. Так его и похоронят: бархатная блуза‚ пенсне со шнурком‚ рука закостенеет на шивороте – не отодрать. "Ты кто? – спросят его светлые ангелы. – Почему в таком виде?" – "Си-си‚ – скажет. – Я минер. Себя обезвреживал". И поведет за шиворот в рай.

– Как жить?.. – пробился с Яузского немощный голосок. – Как жииить?.. Волосы падают. Кожа шелушится. Ногти слояться. Вуй-вуй-вуй!.. Кровь в моче. Горечь в слюне. Тромбы в ногах. Страшно‚ народыии...

5

...три старика уходили с бульвара потайной партизанской тропой.

Три старика уходили налегке‚ как уходят в изгнание‚ сорванные поспешно с постели пугающей вестью.

Три старика уходили с Никитского‚ с моего Никитского‚ главного бульвара моей памяти‚ и к стволам прикипали руки‚ к тропе прилипали ноги‚ и головы оборачивались назад‚ всё назад и назад‚ куда нет и не будет уже возврата.

Три старика выходили на площадь‚ как звери выходят на опушку: беззвучно и с оглядкой‚ с вечной боязнью открытых пространств.

Река асфальта текла перед ними.

Безобидная с виду река.

Светофоры мигали на все стороны единым светом‚ и командирский‚ треснувший от вечных команд бас прошибал площадь насквозь:

– Разбаловались без меня‚ падлы! Раскатались! Разгуделись! Не город – бардак. Танку пройти негде. Мотопехоте. Я вам улицы-то прочищу! У‚ стебель-гребень-рукоятка!..

Прибежал с бульвара шустряк в чесуче‚ щелкая по пяткам сандалетами из свинячьей кожи‚ заюлил‚ завилял гибким позвоночником‚ пучил преданный‚ восторженный глаз:

– Ах‚ своевременно! Ох‚ дальновидно! Одобряю! От имени и по поручению – поддерживаю и одобряю!..

– Разговорчики! – рявкнула на него неохватная‚ коньяком напоенная рожа. – Ряды вздвой!

Поднатужился от старания‚ расслоился от усердия и в одиночку вздвоил ряды.

– А что делать? – сказал хором‚ двумя своими половинками‚ одна в затылок другой. – Я человек без профессии. Меня всегда можно использовать по надобности.

Старик-дезертир уткнул спичку в чинарик‚ чтобы не опалило губы‚ сжег в две затяжки‚ бросил‚ растер:

– Я пошел‚ мужики. Занимать плацдарм. Если не увидимся больше‚ считайте‚ что меня не было.

Переступил грязными босыми ногами‚ присел‚ подпрыгнул‚ дробно застучал твердыми пятками по асфальту‚ резкими зигзагами меняя направление‚ и упал наизготовку: ноги на стороны‚ локтями в землю.

Было пусто вокруг. Тревожно. Затаенно.

У широких ступеней приткнулись киоски с немудреным добром.

Сохли там вековые ириски. Леденело мороженое. Пузырилось ситро. Жутко отсвечивала кровавая мензурка сиропа.

А на этой стороне асфальтовой реки сидели на тротуаре два старика‚ башмаки опустив на мостовую‚ будто пригрелись на травяном берегу‚ ноги мочили в теплой‚ парной‚ к вечеру прогретой отмели с проблескивающими стайками мальков.

– Наверно‚ я уже был когда-то‚ – говорил вчерашний старик и похмыкивал задумчиво. – Не мог не быть. Столько поколений позади‚ да чтобы без меня – смешно и подумать. Как бы они обходились? – И вдруг: – Где же я был тогда‚ если меня не было? Где вы были?

– Я был на войне‚ – отвечал сегодняшний. – На мировой войне номер два. Всё остальное не заслуживает внимания.

– Вы ошибаетесь! У войны не может быть номера. Это вам не трамвай.

– Я помню‚ – упрямился. – Как сейчас. У моей войны был именно такой номер.

– Нет‚ нет! Вы что-то путаете. Хватит с нас одной мировой войны.

– Хватит с нас двух.

– Хватит‚ – крикнул дезертир. – Я жду!

– Я не пойду‚ – сказал вчерашний старик. – И не зовите. Мне суетиться не по возрасту. Это моя граница‚ и здесь мы попрощаемся.

А сам уже шагал, нога в ногу‚ плечом касаясь плеча‚ и оглянулся напоследок на исчезающие бульвары‚ теплые от душевных прикосновений.

Прощай‚ мой Никитский – окна радости.

Прощай‚ мой Гоголевский – скамейка печали.

– Как же я узнаю его?.. Моего одинокого знаменосца? В чужих краях‚ в непривычных обликах‚ в цвете незнакомом‚ запахе.

– Вы его узнаете‚ – обещал сегодняшний старик‚ не открывая глаз. – Они везде одинаковые. Только вы его не увидите‚ – обещал. – Они давно кончились. Мой вам совет: дешевле зажмуриться.

Открывалась аллея поперек памяти‚ тяжелые стволы по сторонам‚ кроны сомкнувшиеся‚ газоны нетоптаные‚ и фонари неяркие в прозрачной листве‚ тени невидные на фигурных скамейках‚ призраки скользящие‚ призраки затаившиеся‚ призраки исчезающие всех времен-силуэтов.

Здравствуй‚ бульвар Тверской‚ граница детской памяти‚ заколдованная глушь‚ прибежище сказочной чертовщины‚ что окружала пятачок уютного детства и поджидала любой оплошности – ночи‚ одиночества‚ погашенной лампы‚ чтобы приблизиться и заворожить.

Здравствуй‚ бульвар Тверской‚ край набегов подростковых‚ манящий и пугающий‚ посвист дерзкими половцами на быстрых степняках‚ вылазки с потерями‚ возвраты с добычей‚ острый холодок неизведанного.