Не проси моей любви (СИ)

Пока я размышляла, Драгош ушел немного вперед. Вытащив телефон, он пытался сфоткать корягу, которая, с его точки зрения, была чертовски фотогеничной. А я, забыв про воздушный шарик, шоколад и совесть, рассматривала его так, будто впервые увидела. Узкие светлые джинсы, тяжелые ботинки на шнуровке и черная кожаная куртка, облепившая широкие плечи. Драгош весь из четких линий и контрастных красок. Сильные кисти с длинными изящными пальцами — вот, как раз сейчас особенно хорошо видно, и…

— Мари, возьми стаканчик, тут такая гусеница!

— Драгош, тебе тридцать пять, — вздохнула я. — Период гусениц у оборотней длится от трех до десяти лет. Ну максимум до одиннадцати.

Но стаканчик послушно взяла. А куда деваться? Шарик чуть не улетел, но я справилась. Ведь экология не прощает, да.

— Смотри, — Драгош повернул телефон ко мне.

И я была вынуждена согласиться, что гусеница того стоила.

— Перекинешь мне потом? Поставлю на звонок.

— Если твой шеф узнает, что ты поставила на него гусеницу, — грозно нахмурился Драгош и тут же улыбнулся, — то знай — у него роскошная коллекция фото! И кто знает, кого он поставит на тебя.

А я только улыбнулась. Глеб был единственным контактом в моем списке, у которого не было отдельного рингтона и заставки. Я просто не могла себе позволить его выделить. Вот только Еська меня сразу вычислила.

"— Никак не выделяешь? Ну да, то есть на сантехника у тебя специальная картиночка, а на друга и начальника — заводские настройки? Не ври мне, Мариш, не выйдет. Мы с тобой в садике на соседних горшках сидели, так что не рассчитывай обвести меня вокруг пальца".

— Темнеет, — шепнула я, когда совсем замерзла.

— Надо найти мусорку, — Глеб потряс стаканчиком, — и по домам.

— Давай сюда, — я протянула руку, — у Еськи выброшу. Спасибо за этот день. И вообще за все.

Он повернулся ко мне, смерил долгим взглядом и пожал плечами:

— Не за что. Ты куда? Нам до выхода из парка вместе идти.

— Не-а, — хитро улыбнулась я. — Там дыра в заборе, а следом Еськин подъезд. До завтра.

— Завтра суббота, но если ты настаиваешь, то я запишу тебе сверхурочные, — фыркнул Драгош и сунул рук в карман джинс. — Могу даже оплатить их.

— О нет, я не трудоголик, — покачала я головой. И повторила, — пока. До понедельника.

— Ага, до понедельника. Иди, я постою здесь. Войдешь в подъезд — набери меня. Не позвонишь через пять минут — иду искать.

— Драгош, — я закатила глаза и фыркнула, но он, сверкая звериным взглядом, настоял на своем:

— Ты должна быть в безопасности, я же обещал. Иди, а то увезу к себе.

"Увези", хотелось согласиться мне. "Увези. Забери меня себе так, как будто ничего не было. Как будто не было того вечера, когда ты разбил все мои мечты".

— Нет уж, увозить меня нельзя, — натянуто ответила я. — Еська жаждет подробностей. Все, теперь точно — пока. До понедельника.

Резко развернувшись, я прошла сквозь кусты, пролезла в дыру и вприпрыжку помчалась к Еськиному подъезду. Благо, что ключ от домофона у меня есть.

Вызвав лифт, я набрала Драгоша:

— Все, я в подъезде.

— Хорошо, — мягко ответил Глеб. — Приятного вечера. И, это, Тома…

— Да?

— Закусывайте побольше, — заржал мерзавец и сбросил трубку.

Что?! Да кто тут собирается пить?

Еська открыла мне дверь и с порога грозно вопросила:

— Свадьбы точно не будет?

— Не будет, — клятвенно ответила я.

— Ур-ра! В воскресенье свечку поставлю, за упокой души этой божьей твари! Я ведьма — у меня сработает! Проходи скорей, я вино в морозилку переложила, как бы оно льдом не стало!

"А Глеб хорошо нас знает", невольно улыбнулась я, и вошла в квартиру.

Стол мы накрывали в четыре руки. Еська в это время радостно повествовала мне историю своей новой картины:

— Вот не поверишь, но нельзя мне коммерцией заниматься. Не-ль-зя. Взяла я заказ у, мгм, довольно экзальтированной дамочки. Надо было ее изобразить натурально, но, чтобы, значит, демоническая сущность читалась.

— Демоническая? — поперхнулась я и поставила на стол блюдечко с оливками. — И как? Демонов нет даже на теневой стороне.

— Ну как-как, — вздохнула Еська. — Хреновый я художник, как ни старалась, а просвечивала только идиотическая сущность. Моя, причем. И тут я догадалась поиграть с красками. В общем, дамочка от картины отказалась — она резко сменила стороны и пришла вся в белом. Мол, было ей видение и теперь ей нужно чистить чакры. Или энергетические каналы? С обычными не поймешь, что они там чистят, а что забивают! Надо и надо, я ж не спорю? Хотя я ведь ее на прошлом сеансе предупреждала, что испарения от краски неполезны. А она все у банки с растворителем терлась. Мол, чувствую в нем великую силу. Не, ну я не спорю, растворитель это вещь. Так вот, дама ушла, деньги ушли, а картина осталась. И вот, иди посмотри.

Со мной Еська не пошла. Мы обе давно пришли к выводу, что шедевры Рюмкиной мне следует смотреть в одиночестве. Потому что «Слишком у тебя честные глаза, Тома», ворчала Еська, когда я в очередной раз пыталась соврать, что мне нравится ее новая картина.

«Ну что ж, в этот раз врать не придется», хмыкнула я, разглядывая черно-синие штрихи, в которых угадывался мегаполис. Вот только…