Не проси моей любви (СИ)

Бедный Ласик, услышав грозу в мамином голосе, не просто сел, а сделал лужу и сел в нее. И тут же стало куда веселее — мама схватила Ласика за шкирку и кинула его в ванную комнату, потом схватилась за тряпку. Мы с Глебом пытались разуться и не рухнуть в напруженную испуганным пёселем лужу. И за всем этим индифферентно наблюдал папа.

— Оборотней признают только охотничьи породы, — напомнил Глеб, — как этот комок уживается с лунной жрицей?

— С трудом, — хмыкнула я, — но мама… Мама как-то умудряется скрывать свою сущность.

— Андрэ Тома, — коротко произнес папа, когда мы все же смогли подойти к нему.

— Глеб Драгош, приятно познакомиться, — мой волк пожал папе руку.

— Я слежу за жизнью своей дочери, — скупо бросил папа. — И за тем, как часто она плачет. Добро пожаловать.

Мне оставалось только вздохнуть и принять одно простое знание — после этого всего, я не имею права ворчать на Глеба. И бояться встречи с его мамой. Увы, мои дорогие родители, в стремлении уберечь увечное дитя, порой сильно перегибают.

Наконец, лужа была вытерта, Ласик вымыт и завернут в мой халат, и мы, четверо взрослых людей, оказались перед дилеммой — в моей квартире не было такого понятия, как обеденный стол. Крошечный столик в кухонной зоне вмещал двоих человек. Не больше. А нас, напомню, четверо взрослых нелюдей!

— Накроем центр разложенного дивана, — предложил Глеб. — И расположимся по краям.

— И не просто центр дивана, — улыбнулась я, — пап, достань из шкафа мой складной столик для ноутбука.

Папа пробормотал что-то по-французски и полез в шкаф. Вскоре мы расположились вокруг стола и мама, мрачно это все осмотрев, хмуро заметила:

— Кошмар.

— Зато мы счастливы, — тут же ощетинилась я, не поняв, о чем конкретно говорит мама.

— Мы можем заказать столик в ресторане, — Драгош вытащил телефон.

— А мне нравится, — вдруг улыбнулся папа. — Сейчас это все дико, но через пару лет будет приятно и смешно вспомнить.

— Всегда поперек моего мнения, — фыркнула мама. — Какие у вас планы?

— Метка, затем свадьба, — уверенно произнес Глеб. — Дату назначим как можно скорее, чтобы вам не пришлось приезжать и прилетать заново.

— Вот так раз и все? — нахмурилась мама. — Марина, уж ты-то могла бы вспомнить, что это плохая идея. Мы с твоим отцом тоже быстро поженились!

— Тебя не устраивает результат? — прищурилась я и обвела руками саму себя, — смотри, какая у тебя дочь.

— Тебе и слова не скажи, — усмехнулась мама и повернулась к отцу, — Андрэ, скажи им.

— Вы давно знакомы, — тонко улыбнулся папа. — Хорошая идея. Ваша любовь прошла самые разные испытания. Но я всегда буду на связи. И, поверь, Глеб, мне по силам разорвать связь.

— Не между истинной парой, — ровным, слишком ровным тоном произнес Драгош. — Почему вы внушили своей дочери, что она выбраковка? Мари не может быть…

— Вас не касается, чем может быть, а чем не может быть наша дочь, — отрезала мама. — Вы либо берете ее вот так, либо никак.

— Мам…

— Я лунная жрица, — сухо напомнила Валентина Рыкова, — и я могу просто наложить вето на вашу связь.

— Да что происходит-то?! — вспылила я.

— Разное мнение это нормально, — серьезно сказал папа и добавил что-то по-французски. Моих знаний не хватило на перевод, а вот мама насупилась:

— В русском языке тоже есть поговорки. Мари, оставь этот вопрос. Если бы Дар у тебя был, ты бы об этом уже знала, уж поверь.

Тут она была права. В общем, это был довольно тяжелый вечер. Мама подкусывала папу и нас с Глебом. Папа стоически улыбался и только изредка отвечал маме по-французски. Так, чтобы мы с Драгошем ничего не поняли.

— Ладно, с вами хорошо, но нам с Ласиком пора в гостиницу, — мама хлопнула в ладоши и встала.

Задремавший пес вздрогнул, гавкнул и преданно вытаращил глаза.

— Ты могла бы остаться, — тихо сказал папа.

— Здесь? — мама выразительно обвела взглядом мою квартиру. — Никогда не могла понять, зачем моя дочь взяла себе собачью конуру.

— Затем, что своя конура лучше, чем съемный дворец, — отрезала я.

— Я не спорю, но можно было взять что-то лучше, — примирительно улыбнулась мама. — Твоя семья…

— Я не могу принести пользу семье, — напомнила я. — И потому не считаю правильным пользоваться влиянием и деньгами.

— Воля твоя, — спокойно ответила мама.

— Тебя отвезти? — спросила я.

Признаться, выезжать куда-либо не хотелось, но…

— Я отвезу, — Глеб тоже встал с постели.

Папа проводил собирающуюся маму грустным взглядом, вытащил свой телефон и ушел на балкон. Кажется, Андрэ Тома до сих пор любит свою «русскую фурию». Может, они тоже истинные? Но не решились на метку? Или волчица не может поставить метку? Хм, почему я никогда не интересовалась Теневой Стороной?

Вернувшись к отцу, я молча взялась за уборку. Составила продукты в холодильник, тарелки в посудомойку и залила в чайник фильтрованную воду. Хочется простого, слабого, несладкого чая.

— Я тоже буду, — негромко бросил папа.

— Сердишься?

— С чего бы?

— Ты француз, — сощурилась я, — ты не должен отвечать вопросом на вопрос. Это не ваша тема.

— Ваша, — фыркнул папа. — Ты, вообще-то, наполовину моя кровь.

— Так не говорят, — хмыкнула я. — На меня сердишься?