Не проспи любовь

И оказываюсь лицом к лицу с Максом.

Я не удивлена, что он здесь, и, судя по всему, это взаимно. Мы улыбаемся друг другу – так широко, что улыбка перестает быть частью лица, скорее, лицо становится частью улыбки. Мир вокруг расплывается. Я чувствую себя немного желейно, но в хорошем смысле. Обычно, когда люди играют в гляделки, наступает такой момент, когда кому-то из них делается неловко, и он начинает говорить. Когда люди смотрят друг другу в глаза, они становятся уязвимыми. Но у нас не так. Понятия не имею, сколько мы уже здесь лежим. Минуты, часы, дни. Мне все равно.

А потом прямо над головой Макса проплывает гигантский воздушный шар. Он переливается миллионом цветов, от фиолетового до розового, от цвета фуксии до клюквенного и виноградного. Я сажусь и понимаю, что мы не на одеяле, а на облаке. И внизу, закрыв собой все небо, летят маленькие воздушные шары – миллион.

Макс тоже садится. Мы оба молчим. Я наклоняюсь ближе к нему, чтобы лучше разглядеть шары. Людей я не вижу – кажется, что шары летят сами по себе.

Потом я замечаю, что Макс и не смотрит на шары. Опускаю взгляд и вижу, что Макс ласково – почти неощутимо – гладит меня по голове. Но я ощущаю каждое его касание. Сердце колотится.

Я медленно поворачиваюсь к Максу, но не могу посмотреть ему в глаза. Мы слишком близко друг к другу. Меня тянет к нему, словно он – холодильник, а я – набор магнитиков в виде букв.

Наконец я поднимаю взгляд. Макс на меня смотрит. Только не в глаза, а на губы.

Мы медленно сближаемся, и его губы оказываются в миллиметре от моих.

Глава восемнадцатая Подъем-подъем!

Открываю глаза и вновь слышу знакомое «блип-блэп-бли-и-п», которое издает аппарат рядом с капсулой.

– Подъем-подъем, – говорит Нанао и осторожно помогает мне выбраться, пока мои глаза привыкают к полумраку после мягкого небесного света. Я впервые слышу ее голос.

– А где Макс? – спрашиваю я, глядя на его пустую капсулу и стараясь скрыть панику в голосе.

– Не волнуйся. Пойдем. – Голос у нее добрый и успокаивающий, с мягким британским акцентом.

– Наши сведения пока довольно туманны, – слышу я, когда Нанао впускает меня в главную лабораторию. На этот раз на Петермане бриджи для верховой езды и рубашка-поло. Краешком глаза замечаю Макса, он сидит на железном подоконнике, и сперва мне не хватает духа на него взглянуть. Но когда я все-таки набираюсь смелости, оказывается, что он с легким беспокойством во взгляде смотрит прямо на меня, чуть согнувшись и сцепив руки. Я вздрагиваю, когда наши взгляды встречаются. Наверняка мои щеки из розовых моментально стали пунцовыми.

Петерман склоняется над столом, у него на носу очки, и он внимательно смотрит по очереди на два больших монитора. Поскольку раньше здесь была обсерватория, в лабораториях ЦИСа нет привычной для таких мест стерильности. Зато есть клетчатый черно-белый пол, огромные окна и элементы классической архитектуры. Если бы не техническое оснащение, можно было бы подумать, что мы переместились во времени лет на сто назад. Мне тут нравится.

Петерман продолжает:

– А если сведения туманны, я не могу сказать, о чем же вы думаете. – Он чешет голову. – Видишь ли, Макс, ты только что рассказал мне, что сон был о воздушном шаре. – Он показывает на серию изображений на мониторе слева. – Но на мониторе справа отобразились только фотографии шара с парада в честь Дня благодарения.

И он не врет. Я вижу гигантский, наполненный гелием шар в форме собачки Снупи.