Олеся не знала, что значит «атуталер», но звучало обидно. Стало до слез себя жалко. Поднявшись, она нехотя побрела в номер и завалилась обратно на кровать. Она и сама не знала, почему отказалась поехать с Алексом, в тот момент решение казалось ей правильным, а теперь… теперь он подберет какую-нибудь разнузданную девицу из тех, что в большом количестве виснут на нем по вечерам, и вместе они посмеются над Олесиной несговорчивостью за бокалом прекрасного вина в шикарном ресторане.
Вселенскую грусть заглушили новые позывы голода. Надев легкие бриджи и топик, Олеся двинулась на поиск еды. Через пять минут она уже стучалась в номер к Соколовым, надеясь разделить с ними свою горькую одинокую трапезу. Увы, тщетно, Милкино семейное гнездышко безмолвствовало.
На ресепшен Олесе доложили, что чета Соколовых еще утром отбыла на рыбалку с обедом и ужином, так что ждать возвращения друзей не имело смысла. Расстроенная Олеся удрученно поплелась к ресторанам. Мысль вкушать пищу в одиночестве не казалась ей теперь привлекательной. Всеми покинутая мученица совести решила уже, что самым лучшим выходом из положения будет заказать еду прямо в номер, как вдруг, оглянувшись, увидела вдалеке знакомую, белеющую в наступающих сумерках рубашку. Рубашка сидела на мопеде, поджав под себя одну ногу, и как ни в чем не бывало болтала с длинноногой блондинкой в бикини. Олеся немедленно почувствовала удар в сердце, а может, и в желудок. Рубашка увидела ее и махнула рукой, но Олеся решила быть гордой. К тому же она представила, как невыгодно будет смотреться рядом с юной моделью, и отмела в сторону предательскую слабость.
Неожиданно сзади натужно затарахтел мотор.
– Что, голод не тетка?
Мопед Алекса тяжело барахтался рядом, с рычанием разбрызгивая по сторонам фонтаны мокрого песка.
– Я так и знал, что ты передумаешь. Садись, – скомандовал он и кивнул назад.
Олеся с опаской покосилась на короткое сиденье.
– Для престарелой тетки такой транспорт не годится, я уже выросла из подросткового возраста.
– Есть захочешь, еще не так раскорячишься. Садись, – настойчиво повторил мальчишка и поддал рыку на своем мопеде.
Вздохнув, Олеся с сомнением попробовала приноровить свой зад к узкому краю темного сиденья, но раздумывать ей не дали. Железный конь моментально рванулся с места, так что несчастная всадница чуть не вылетела из седла и просто вынуждена была вцепиться мертвой хваткой в спину впереди сидящего кавалера. Мстительную Олесю грела мысль, что у него теперь точно останутся синяки. Но долго думать на эту тему она не могла, так как пришлось бороться за существование, изо всех сил пытаясь удержаться на сиденье. Встречный поток ветра заглушал отчаянные Олесины вопли. Пальмы со страшной скоростью неслись ей навстречу, выскакивая из сумерек на дорогу. Сто раз проклиная себя за легкомыслие, она теперь молилась только об одном – доехать до ресторана живой.
Однако постепенно ход выровнялся, дикие прыжки на песчаных ухабах прекратились, и мопед, уверенно урча, помчался ровно по шоссейной дороге, неведомо откуда взявшейся в этом диком туристическом краю.
Быстро мелькала грязная обочина. Вдоль нее плыли обвалившиеся торговые киоски и остовы старых складов, поросшие буйной тропической зеленью. Стремительно темнело. Внезапно впереди открылась обширная панорама большого залива и порта в нем. Одинокий луч маяка прорезал дальний конец мыса, прошелся над лебедками и кранами и растаял в океане. Город приветливо замигал огнями фонарей над серыми бетонными лачугами окраин.
Мопед дернулся и, свернув на перекрестке налево, в сторону вздыхающего залива, выскочил к никогда не спящим докам, прошелся к ним по касательной, взметнув за собой портовую белую пыль, перемешанную с мукой и цементом, и наконец затерялся где-то на узких улочках рыбацкого района. Одноэтажные трущобы с их курами на дороге, играющими детьми, сохнущим бельем, развешенным прямо на фонарях, стариками, вкушающими вечернюю рюмку в драных креслах, бывших когда-то автобусными сиденьями, – все пронеслось мимо, выплюнув путешественников на широкое шоссе, забитое точно такими же мопедами и пассажирскими таратайками, еще вчера работавшими на ослиной тяге.
Когда Алекс наконец остановился и слез со своего мустанга, Олеся не увидела ничего, кроме скромных павильончиков, сварганенных на скорую руку из обрезков самых разнообразных материалов, от стекла и бетона до картонных коробок, пришпиленных к дырявой стене степлером. Вокруг витал устойчивый запах рыбной требухи. Олеся поняла, что Мишлена не будет и что ее просто развели. Она слезла с жесткого седла и ойкнула от боли в паху. От напряжения она так сжимала ноги во время езды, что натерла все те части тела, которые соприкасались с сиденьем. Хмурая Олеся ежилась, как от холода, и недовольно озиралась вокруг. Она, конечно, могла предположить, что Мишлен не водится в подобной глуши, но чтобы вот так быть заброшенной в трущобы тропического Шанхая в надежде перекусить, такого она не могла предположить даже в страшном сне. С этим мальчишкой все было не так.