Пока ствол отмокал в керосине, Ибрагим Александрович взялся за чистку и смазку ударно-спускового механизма. Отвернув винты затыльника, он рассоединил ложе и ствольную коробку, ложе с прикладом отложил в сторону, а ствольную коробку положил перед собой, на чистую тряпку, бывшую некогда частью не то рубашки, не то медицинского халата. За более чем пятнадцать лет учительства в школе Ибрагим Александрович научился выслушивать собеседника. Потому что только выслушав, не раньше, появляется возможность беседовать с человеком слушающим, а не только говорящим. Весь слух был создан самим Муслимом, создан не для зла, а по глупости, таким уж он был недалеким, он ходил по дворам и разносил его под видом того, не слышали ли люди про такое непотребство и не знает ли кто каких подробностей. Никто ничего и слыхом не слыхивал, но после Муслима задумывался, и сам, в свою очередь, шел обсудить к соседям. Теперь с этим ничего уже не сделать, пущенный слух живет собственной жизнью, а новостей в селе не много и кости перемывать друг другу люди любят. А Муслиму кто сказал, кто был первым? А первым пожаловался на современные молодежные нравы Магомет, брат отца мальчика, с которым дружит Лейла, дочь Ибрагима Александровича. То есть ближе к школьному выпускному семья решила расторгнуть дружбу, пока она не вылилась во что-то большее. Мешать ли она будет тому пути, что они выбрали своему сыну, или есть еще причины, неизвестно. Таким вот образом.
Отмоченную в керосине ржавчину Ибрагим Александрович соскоблил деревянной палочкой, остался едва заметный след, видимый только если знать и специально смотреть, а не смотреть, то никогда и не догадаешься. Местный мулла, уважаемый человек и приятель его детства, не стал скрывать, что знает о произошедшем.
– Да, сказал он, – девушки в наши дни должны вести себя более скромно. – Им же с детства объясняют как можно себя вести и как нельзя. То, что родители юноши возмущены – логично и правильно, они выступают за добродетель и самобытность традиций. Наказание должно последовать неотвратимо, это показательный пример для общества, а для девушек – устрашение. Посмотри, показывают ей, что бывает из-за легкомысленности. Ее пример покажет тысячам других что произойдет, если они отойдут от устоев. Нация не должна выродиться, а это произойдет если мы забудем кто мы и как нам правильно жить.
Ибрагим Александрович молча слушал муллу и думал. С одной стороны все верно, излишние права выхолащивают традиции, плохой пример заразителен, а жестокое наказание останавливает сомневающихся. Но это его дочь, она ничего предосудительного не делала и это неправильно, чтобы она, невиновная, стала примером для остальных в вопросе соблюдения правил приличия.
– И где же здесь нарушение нарушение традиций, – наконец после долгого молчания спросил он,– она всего лишь шла за руку со своим, как она считала, будущим женихом.
– Окружающие не знают – жених он или нет, – ответил мулла, – они видят лишь то, что видят. –Она шла за руку не с отцом, не с братом и не с мужем. Если никто не осудит, значит так можно, а если сегодня можно так, то что можно будет завтра и послезавтра? Дети все видят и понимают, в кого они вырастут, если мы будем мягкосердечны?
– Ты не думаешь, что эти правила придумали те мужчины, которые неуверенны в себе и в своих женщинах, – спросил Ибрагим Александрович, – почему один пущенный слух должен восприниматься семьей как призыв совершить суд без всякого следствия? –Ведь вся проблема в том, что мужчины боятся насмешек и косых взглядов, и только ради того, чтобы этого избежать, совершают страшную вещь, убивают члена своей семьи, чью-то будущую жену и мать. Не о том, мне кажется, они думают, что этот шаг оздоровит национальную самобытность, а о том, что их самих оставят в покое. Более того, еще и посчитают героями, что вот они не побоялись пойти против закона страны, соблюдя закон чести.
– А даже если это и так, чем плохо? Один человек для народа ничто, но он может помочь ему сохраниться еще тысячу лет. Нужно смиренно принимать то, что посылается нам свыше.
– Смирение – не обязательно подчинение, смирение – это значит смотреть на всё с миром. И что, тысячу лет будут воспевать мужчин, убивших из-за боязни осуждения, из-за насмешки? Это гордость народа? Извини, но тут я не согласен. Гордость народа тот, кто отдает свою жизнь за других, а не наоборот.
– Это не важно, что думаем ты или я, будем мы даже жить или нет. Важно что останется после нас, важны традиции. Если для того чтобы традиции остались незыблемыми мне придется умереть, я готов хоть сейчас.
– Даже если эти традиции подпитаны несправедливостью? Если своими порядками мы будем шокировать людей, составляющих большинство в нашей многонациональной стране, то хорошо тоже не получится, в наши дела будут вмешиваться, и чем дальше, тем больше. Никто не мешал и не мешает нам хранить свои традиции, свой язык и жить своим укладом, но всему есть предел.