Не просто убить…

Сейчас, когда там и тут покалывает и постукивает, когда каждый новый прожитый день воспринимается как подарок, наслаждение от еды сопоставимо с сексом. Поэтому появление Савватея в момент, когда очередной кусок булочки, после того как его обмакнули в сливки, попал в рот Данилова, а рука зацепила ложечкой джем, вызвало не только досаду и раздражение, но окончательно утвердило «дона» в том, что этот день действительно будет неудачным.

Данилов всё-таки слизнул с ложечки джем, бросил взгляд на Савватея. Отвратительный боров, бегемот. Так бы и заехал ногой в лицо.

Суев рухнул на колени и пополз к Данилову, пытаясь заплакать. Губы его тряслись, но выдавить слёзы никак не удавалось.

Данилову стало противно. Заведётся в семье такая слякоть, всё…

Он не выдержал и босой ногой толкнул Савватея прямо в лицо.

– Мразь!

Савватей опрокинулся на спину и взвизгнул:

– Папа-а!

– Заткнись, ничтожество! Если бы не моя дочь, я бы давно тебя порвал. Утри сопли и ползи сюда.

– Я не виноват. Не виноват. Я люблю вашу дочь. Я обожаю её. Я свой человек.

Савватей исхитрился, ловко вскочил на колени и в два прыжка оказался у постели хозяина, обнял его ноги и стал их целовать.

– Простите! Простите меня!

Сердце Данилова не смягчилось. Делая глоток кофе из миниатюрной чашечки, подумал про зятя: «Не хочет подыхать, дрянь такая, вон как пресмыкается».

Дверь скрипнула. Заглянул Гога. Увидев происходящее, испуганно прикрыл дверь. Данилов устало велел Савватею:

– Заткнись и отпусти мои ноги, они чище, чем твой грязный язык и липкие губы. Не мне ноги надо целовать, а жене своей. Жене! А не трахать шлюх в задницы.

– Да, да, – раскаивался Савватей, кивая.

– Что «да»? Ты думаешь, я поверю всем этим соплям? Уверен, ты сейчас плачешь и тут же думаешь, как меня обмануть.

– Нет. Никогда! Я жизнь свою за вас отдам! Хоть сейчас! – Савватей стал бить себя кулаком в грудь, преданно глядя на Данилова.

Данилов усмехнулся: «Понял, что пока не буду его убивать!»

– Успокойся. Не пристало мужчине плакать. Встань с колен. Я простил тебя. Целуй перстень.

Савватей, сразу перестав хныкать, проворно вскочил на ноги и с готовностью чмокнул толстыми губами бриллиант на перстне Данилова.

– Смотри-и, Савва! – Данилов погрозил пальцем. – Я делаю это только ради дочери. Я имел с ней сегодня непростой разговор по телефону… Если бы она не просила, чтобы я вернул тебя ей, даже не могу сказать, чем бы закончилось для тебя наша с тобой размолвка. Я мог обойтись с тобой жестоко. Ты мой зять, и твоя нравственность напрямую связана с честью моей семьи. Семьи, Савватей, и в узком смысле слова, где есть ты, я и Лариса, и в широком – где «семья» Данилова – это люди, которые доверились мне. Лариса любит тебя… наверное, есть за что… С другой стороны, ты предан мне, как никто…

– Так и есть! Я предан вам всецело! – заверил Савватей.

Данилов с прищуром следил за зятем, но по его одутловатому, заплаканному лицу трудно было определить – поверил он, что прощён, или только играет роль, прикидывая, под каким бы предлогом сбежать. Данилов должен был убедить Суева в своей полной к нему лояльности, чтобы страшный аттракцион, ожидающий толстяка в Кении, был для него ужасающим откровением. Данилов усмехнулся про себя – коварство тоже может приносить физическое удовольствие. А убедить Савватея в полном прощении могла только одна фраза, и Данилов её произнес:

– Я простил тебя, Савва, потому что тебя простила моя дочь. Докажи, что достоин нашего доверия, – убей Лолу.

Савватей онемел. Он лупал глазами, словно жаба, которую вынули из болота и крепко зажали в кулаке. Он соображал. Он понял страшный смысл произнесённых слов, но ещё не вник в их суть.

Данилов допил кофе, поставил чашечку на поднос и произнёс, помогая Савватею выйти из прострации:

– Она тебя совратила, из-за неё наше имя треплют по углам простолюдины. Такое прощать нельзя. Убей её… А если она тебе дорога – дорога до такой степени, что ты ещё размышляешь, услышав мой приказ, так стоит ли мне и моей доверчивой дочери прощать тебя? Прими смерть вместе с Лолитой. Выбирай. Или сам убьёшь её, или умрёшь рядом с ней, на её глазах.

Теперь у Савватея не осталось сомнений. Взгляд обрёл ясность.

– Я убью её.

– Вот и молодец. Но убить её надо не сейчас. Не нужно выбрасывать её с балкона или топить в море. На этот счёт у меня есть одна задумка. Один араб пригласил меня на сафари, в Кению. Ты видел этого араба, ты должен помнить… Я имею в виду горцев, что скрываются от федеральных властей и пытаются всем здесь запудрить мозги.

– Да, я помню.

– Убьёшь Балаян там, в Кении, во время охоты. Всю вину свалим на псевдоарабов.

– Понял. Как скажете. Прикажите – я и здесь её убью, мне всё равно! Я жизнь за вас отдам! Пусть меня египетские власти покарают, я готов на любые муки!..

– Не умничай. Держи язык за зубами, отдохни как следует, поешь. Сегодня, скорее всего, полетишь в Кению с «арабами» и кое с кем из наших, подготовите сафари. Через день или два прилечу я, на месте решим, каким способом уничтожить Лолу. Понял меня?

– Всё понял, мой «дон».

– Иди.