«Вы всегда куда-то ездите», – каждые несколько месяцев говорит мне по телефону моя подруга Кэрролл, которая живет в Сиднее, Британская Колумбия, и сама немного путешествует. Большая часть моих поездок в последние годы была связана с семейными делами и ограничивалась Соединенными Штатами. Но многое связанное с работой уводило меня за границу. Это привилегия научного работника, особенно если учебное заведение покрывает большую часть расходов. В советское время поездка в Москву или другой советский город подразумевала вхождение не просто в другую страну, а в другой мир, Второй Мир. Независимо от того, сколько раз я ездил, независимо от того, хорошо ли я знал, как проехать на такси в город из аэропорта Шереметьево, я сразу же ощущал, что меня поглощает окружающее и – в этом сказывался большой опыт – я в чем-то становлюсь другим. Кем? Более решительным, но и более осторожным Льюисом. Мои исследовательские поездки всегда имели конечные, мною определенные цели, которые, несмотря на (иногда) чрезмерное употребление алкоголя и все упомянутые ранее трудности, требовали моей полной отдачи. Несмотря на всю суету и беспокойство по поводу визы, произвол советской бюрократии и другие раздражающие моменты, я дорожил этими визитами. В течение первых нескольких лет после 1991 года масштабы перемен в повседневной жизни сделали этот опыт не менее увлекательным. Но по мере того, как Россия все больше открывалась для иностранных инвестиций и зарубежных туристов, она теряла свою советскость и потусторонность. Возможности ощутить себя другим Льюисом, соответственно, уменьшались. Он становился все больше похож на Льюиса из Ист-Лансинга.
Поездки на конференции – еще один приятный бонус: можно повидать старых друзей, завести новых, пообедать в замечательных ресторанах, посетить музеи, сходить на концерты и даже полежать на пляжах, как это удалось нам с Лесли несколько лет назад в Валенсии, прежде чем сесть на автобус и поехать к месту проведения конференции. Тем не менее сейчас я не наслаждаюсь этим так же, как в прошлом. Не знаю, это из-за все более навязчивых режимов безопасности в аэропортах, более заполненных людьми самолетов или из-за того, что по мере того, как я становлюсь старше, я все больше беспокоюсь о том, чтобы прибыть вовремя, наладить связи и сориентироваться в непривычной обстановке. Наверное, причина во всем вышеперечисленном. Как Рихард, главный герой блестящего романа Дженни Эрпенбек [Erpenbeck 2015, 2017] о встречах профессора на пенсии с африканскими беженцами в Берлине, я нахожу все больше удовольствия в домашней рутине. Сгребать листья, косить газон, заваривать себе чай, смотреть викторину Алекса Требека «Рискуй!» – до чего ж комфортно. Вот почему, выйдя на пенсию, я стал гораздо более разборчив в отношении того, какие конференции посещать и какие исследования проводить. Ученые, которые считают необходимым рассказать мне, как далеко они продвинулись в своих проектах, сколько конференций посетили, насколько они загружены работой, поведать о других свидетельствах их успешности в ученом мире, вызывают у меня безразличие, возможно, даже жалость. Это тоже моя нынешняя привилегия.
У меня есть привилегии и во многих других отношениях: я белый мужчина, я вырос в Соединенных Штатах во время десятилетий экономического подъема, я сын родителей из среднего класса, которые так высоко ценили образование, я отец двух замечательных сыновей, я муж Лесли. Есть и еще кое-что, что, учитывая нынешнюю ситуацию в научных кругах, дает мне чувство привилегии: на своей постоянной должности я держался на плаву. На самом деле даже больше. Я шел шаг за шагом, собирая почести по пути. Я говорю это не из хвастовства, а с печалью. Число постоянных должностей, особенно в гуманитарных науках, неизменно сокращается, как высыхает ручеек в пустыне. Должности пенсионеров, как Лесли и я (с мая 2018 года), не сохраняются. В большинстве случаев они переходят в какое-то другое подразделение, которое администраторы считают более достойным, или на административные позиции. Действительно, то, что студентам трудно трудоустроиться в науке, о чем я писал выше, может быть напрямую связано с экспоненциальным расширением числа управленческих должностей, поскольку университеты ориентируются не на образование, а на корпоративную модель получения дохода. Данные за 2014 год говорят об увеличении более чем на 500 тысяч числа штатных единиц административно-хозяйственного аппарата в университетах и колледжах за 1987-2012 годы. Число сотрудников, не занятых на факультетах, увеличилось на 369 %, преподавателей на неполной ставке – на 286 %, внештатных преподавателей, занятых полный рабочий день, – на 259 % за 1976-2011 годы. При этом число постоянных преподавателей и ассистент-профессоров увеличилось на 23 % [Analysis 2014; Griffey 2017; Bousquet 2008].