Не расстанусь с коммунизмом. Мемуары американского историка России

Нескольких лет не прошло, как стала понятна иллюзорность этих ожиданий. Тем не менее, я бы сказал, иллюзии необходимы для любых революционных потрясений, это суть революций, и поэтому так обычны фразы «неистовые революционные дни» и «упоение революцией». Можно с неловкостью вспоминать о максимализме и оптимизме юношества, но все же есть повод гордиться тем, что я был частью этого времени с его межнациональной солидарностью. За последние годы я не раз сталкивался с soixante-huitards, нашими «участниками 68-го», и сразу ощущал родство душ. Всего несколько месяцев назад одна из моих бывших студентов, которая сейчас преподает в частной школе в пригороде Детройта, договорилась, чтобы я выступил перед ее классом с рассказом о студенческих волнениях шестидесятых годов, и я был счастлив, что могу поделиться собственным опытом и своими чувствами.

Но вернемся к непосредственным последствиям, поскольку приближался осенний семестр, и после лета, проведенного за нарезкой копченой лососины за прилавком супермаркета и изучением русского языка в Хофстре, я запутался в противоречивых чувствах. Джинне я писал 3 сентября:

Что касается Колумбии, все неопределенно… По сути, это внутренний конфликт между ученым и революционером. Я ненавижу революционеров, по крайней мере таких, как в Колумбии. Я разочарован во всем, от их бессмысленной риторики до снобизма. С другой стороны, и ученые, по-моему, просто убегают от реальной жизни, не имея ни цели, ни смысла. А это, – продолжил я с неменьшим пафосом, – означает, что я, вероятно, примкну к революционерам, буду бойкотировать занятия, продолжу забастовку, и кто знает, что еще?

Трудно сказать, насколько точно это письмо отражало реальное мое состояние в то время. Люди часто склонны добиваться расположения своих собеседников, и то, что Джинна без сочувствия относилась к уличным бойцам, возможно, и заставило меня дистанцироваться от «революционеров». Может, я и завидовал тем, кто казался более смелым или безрассудным, но, конечно, их не «ненавидел». Кто-то оставил бы политическую активность навсегда, но для многих из руководства SDS события в Колумбии послужили подготовкой к жизни профессионального революционера. Жозефина (Джози) Дьюк, которая появилась в кампусе как светская барышня, «устранилась» из Барнарда, чтобы круглосуточно агитировать новобранцев в Форт-Дикс, штат Нью-Джерси [Josephine 1969]. Изгнанные из Колумбии, Марк Радд и Джон Джейкобс (Джей Джей, как мы его называли) были среди одиннадцати подписавших «Манифест Синоптика»[29], представленный на национальном съезде SDS в Чикаго в июне 1969 года[30]. Отколовшаяся от них группа, позже ставшая известной под названием «Weather Underground», в октябре запустила так называемую Национальную акцию («Дни ярости»). К 1970 году они вместе с несколькими другими исключенными из университета студентами ушли в бега. Тед Голд, любезный и прилежный человек, которого я знал довольно хорошо, не пережил 1970 год, погибнув вместе с двумя другими «синоптиками» 6 марта в результате случайного взрыва бомбы, которую они делали в таунхаусе в Гринвич-Виллидж. Выражаясь на жаргоне того времени, это было полное дерьмо. Когда это произошло, я был на последнем семестре программы бакалавриата. Стало совершенно ясно, насколько далеко я отошел от «борьбы».

Попытаюсь изложить, как и почему я сделал выбор между революцией и наукой, между уличными боями и учебой. 29 сентября 1968 года я написал заместителю декана по делам студентов Роберту Лодисине. Полное обиды и гнева, письмо обвиняло:

Это вы постоянно подавляете законное и повсеместное инакомыслие. Поэтому я утверждаю, что именно вы должны отвечать за почти тысячу студентов, нарушающих ваши правила. Ибо мы могли только сдаться или действовать так, как мы действовали. Наконец, это вы вызвали полицию и, следовательно, несете ответственность за насилие, которое за этим последовало.