Не разгадывай мои загадки. Люби их (СИ)

- Я не хочу уезжать от тебя. – Предложение по ветру залетело в мои уши тихим шёпотом. Словно и не Билл это вовсе сказал, а просто у листьев получилось из шуршания создать слова.

Лето мне нравилось раньше больше, чем осень или весна. Потому что солнечно, жарко и можно гулять днями и ночами, не замерзая. А теперь как-то это лето уже и не так привлекает... После знакомства с Биллом я полюбил дожди и забкость. И научился находить красоту в оживающем или омертвевающем. Может потому, что оно всё незаконченное, переходящее. Ещё не до конца раскрытое… Как и Билл. И теперь мне, наверное, сложно будет понять людей, которые любят заканчивать или просто что-то законченное. Лето – законченное. Зима – законченная. А романтика бывает только в перерывах. Билл – именно тот человек, который для меня никогда не станет полностью раскрытым, и поэтому не станет стабильным. А стабильность – это то, чего не любит никто. Стабильность только переносится, ведь так? А любовь… Любовь вынашивается. Она не рождается, нет. Поэтому и не гибнет. А только вынашивается. А если говоришь, что выносил, родил и убил любовь. Значит, то не любовь была вовсе.

Билл остановился и снова повернулся ко мне лицом, умилённо улыбаясь, и, ничего не говоря, притянул за шею для поцелуя. Мост под нами будто провалился. Такое ощущение бывает, когда на сильном ветру закрываешь глаза. А если закрывают глаза двое, то провалы под что-то, пускай даже мысленные, становятся чем-то необходимым. Знаешь, что утонул безвозвратно, и никого нет рядом больше, кроме человека, закрывшего с тобой одновременно глаза.

***

Придя домой я, не разуваясь, направился на кухню. Жара всё-таки невыносимая, поэтому пить хочется как никогда. Оставляя на паркете пыльные следы, и даже не волнуясь, что сегодня от родителей получу втык за это, я подошёл к холодильнику и достал оттуда живительную бутылку минералки. В доме как-то подозрительно тихо. Гулять нас с Биллом припёрло с утра пораньше из-за ночного бессония за телефонными разговорами, поэтому понятно, что родители спят. Было непонятно только где вечные шиканья и маты сестрицы, которая также не спала всю ночь, слушая перед компом музыкальный депресняк. По крайней мере, она должна была услышать открывающуюся входную дверь и встретить меня унылым взглядом. Спит? Да быть не может. Проснуться в полночь, проспав весь день, и заснуть с утра – это как-то неправильно. Закрыв холодильник, я заметил небольшую записочку в самом углу, приклеенную к дверке на магнит в виде смайлика. Старого и облупленного смайлика, который давно уже не висел на двери нашего холодильника.

«Томми, загляни в тайник. Тебе там сюрприз от кое-кого.

Эл»

Сюрприз? Люблю сюрпризы, конечно. Но когда не указано от кого они, то как-то становится не по себе.

И куда, интересно мне знать, делась авторша сией писанины? Хотя, скорее всего, пошла выгуливать свой айпод под солнышком. Странная девочка. Любит ходить в парк во время депрессии в хорошую погоду. И не для того, чтобы легче стало, а скорее для того, чтобы подразнить себя влюбленными парочками, целующимися на лавочках и выгуливающим вместе больших собак.

Разувшись, я поднялся в нашу комнату. Тайник – это то видное место, которое мы так называем, чтобы родители задолбались его выискивать, если вдруг придёт в голову. Это просто стол. На котором в данный момент лежит что-то большое и обёрнутое в газеты. Похоже на огромную коробку конфет… Только какой идиот бы заворачивал в газеты коробку конфет? Подойдя к столу, я стал в нетерпении рвать газету, наслаждаясь запахом бумаги, и попутно вытирая друг о друга руки от отпечатавшихся на пальцах чернил. Сюрпризом оказалась вовсе не коробка конфет… И вообще то, что оказалось там подняло мои брови настолько, что они спрятались бы под дюрягу, будь она не так сильно натянута. Картина. Более того, та картина Ансельма Рейле, которую Билл так и не выиграл на аукционе! Вот этот странный чёрно-пурпурный наляп на белом фоне. Будто гигантскими пальцами водили по бумаге. Причём до скрипа, потому что широкие линии прерывались белым и снова продолжались, образуя нечто похожее не лестницы. Чем понравилась Биллу эта картина я не понимаю. Но больше я всё-таки не понимаю, что она на данный момент делает у меня в комнате.

Покрутив произведение искусства в руках и не найдя никакой подсказки от кого оно и что это значит – я решил перевернуть картину, где и обнаружил белый конвертик, аккуратно вставленный в раму вместе с изрисованной бумагой. На конверте букв было немного. « От А.Н.». Инициалы уже заставляют слегка вздрогнуть. Так вот с кем ушла прогуляться моя дорогая сестрица с утра пораньше. Я оторвал край конверта, извлекая из него обычный тетрадный лист бумаги, исписанный кривым нервным почерком. Иногда он был очень мелкий и прямой, иногда угловатый и под большим наклоном, причём на разных строчках – в разные стороны, а иногда вообще переходил на печатный текст. Такое ощущение, будто письмо писалось кучей разных людей, но никак не одним восемнадцатилетнем парнем.

«Прости, Том.