(Не)реальный

31. Неприятное и его послевкусие

Встреча с Вадиком прошла «в штатом режиме». Как профилактический поход к зубному врачу – и пусть бывший зудел как бормашина, но все-таки он не соврал. Сережки Кислицын действительно вернул. И Аленка долго придирчиво рассматривала блеск фамильных бриллиантов на свет, пытаясь разглядеть клейма. Увы, зрения было не такое, как у ювелирных луп. Да и все те показатели, в которых разбиралась мать, вроде чистоты, цвета и происхождения, для Аленки были как темный лес.

– Даже камушки не подделал? – подозрительно поинтересовалась Аленка, хмуро разглядывая Вадика из-под нахмуренных бровей. Выглядел бывший женишок бодреньким, отощавшим и по-прежнему ушлым. Вот и тогда он Аленкиной интуиции не понравился, но мама же зудела, что «мальчик – серьезный журналист»… И вроде как «стерпелось» и даже «слюбилось» слегка. Приглушенно, но все-таки.

– Камушки отдельно стоят дешевле, – недовольно откликнулся Вадим, скрещивая руки на груди и вовсю корча из себя обиженного. Ага, конечно, у Аленки же нет поводов в нем сомневаться, да?

– Ну, если моя мать таки обнаружит подмену, то, боюсь, по закону кармического воздаяния в следующей жизни ты родишься жуком-навозником, – Аленка захлопнула коробочку и сунула её в сумку. – Прощай, Вадичек, попутного тебе ветра.

– Эй, погоди, – Вадик дернулся и вскочил из-за столика, ловя Аленку за запястье. И вот поди-ка попробуй не косись подозрительно на вторую его руку, подозревая, что он ей в сумку залезет и выудит не только свежевозвращенные сережки, но и кошелек с телефоном.

– Кислицын, подбери клешни, пока по морде сумкой не получил, – процедила Аленка сквозь зубы. Это Максу можно было хватать её в любое время дня и ночи и за что угодно, а этому мудаку, который только и сделал, что частично вернул украденное, позволять не хотелось даже к себе на «ты» обращаться.

– Что, прошла любовь, завяли апельсины? – саркастически поинтересовался Вадим. – Я, между прочим, только из-за тебя эти серьги и берег, а ты со мной даже не пообедаешь?

– Не пообедаю, – Аленка закатила глаза. – Кислицын, а деньги ты мои совершенно случайно из-за меня не потратил? Так может, вернешь? Номер счета скинуть в эсэмэсочке?

– Это были наши общие деньги… – возразил Вадим.

– Это были мои деньги, – с нажимом произнесла Аленка. – Те самые, которые я, как дура, откладывала на нашу с тобой свадебку, пока ты, милый друг, расплевался с редактором, испортил себе имидж к черту и в наших газетах только пороги обивал, а потом строил из себя никем не понятого творца. Зарплату ты же тогда не приносил, только пособие по безработице. Так что это были мои деньги, как бы тебе ни хотелось к ним примазаться. И, кстати, телефон ты вчера разбил тоже мой, да. И твои друзья, которых ты прокинул, осаждали мой дом, трепали мои нервы, угрожали проблемами мне. Так что, поди нахрен, сделай одолжение, Кислицын, и скажи спасибо, что я здесь без ментов.

– Спасибо, – произнес Вадик, глядя Аленке в глаза. С любопытством, раздери его Ктулху. Аленка чудом справилась с желанием вцепиться ему в физиономию когтями, но было жалко дорогущий маникюр. Аналогичный она себе уже вряд ли позволит. Но все равно он не имел права проявлять к ней интерес. Она его этого права уже очень давно лишила.

– Пошел ты, – Аленка дернула руку, выдирая её из цепких пальцев Вадика, – по морде бы тебе дала, да руки об дерьмо пачкать неохота.

– Хорошо же у тебя самомнение подлетело с новым богатеньким кавалером, – процедил Кислицын, и взгляд его сразу стал колючим и злым. – Сразу вроде как и не при делах, как будто и не спала со мной. Он-то не спрашивает с тебя за твои проститутские юбочки, да?

– А ты как будто имеешь право с меня спрашивать про моих кавалеров и про мои юбки.

Аленка двинулась, пытаясь обойти Вадика, он как нарочно толкнул её плечом, но, в общем-то, на этом его агрессия и закончилась. Аленке хотелось только выскочить из кафешки побыстрее и побыстрее оказаться подальше отсюда. Вадик мог выйти вслед за ней, снова что-нибудь вывезти. Рот болезненно кривился.

– Сан! – голос Макса раздался откуда-то слева… Аленка обернулась и тут же увидела его – только вылезшего из какой-то тачки. Бросилась к нему, практически врезалась в него, вцепилась в лацканы пиджака. Нет, не плакать, не плакать, ни в коем случае? Мало, что ли, из-за Кислицына было пролито слез? Но вот как-то само собой получалось, сами бежали по щекам соленые капли, сами рвались из груди слабые всхлипы.

– Ну, тише, тише, солнышко… – умоляюще шепнул Макс, увлекая Аленку в салон. Здесь было прохладно и пахло кофе. Аленка лишь сжала пальцами шероховатую ткань еще крепче, так, что побелели костяшки, так же крепко зажмурилась, а затем отстранилась, выдыхая из груди эту обострившуюся боль. Прошлась по щекам тыльной стороной левой ладони, стирая слезы. Здесь, на заднем сидении машины, в прохладном полумраке дышалось чуть легче. Да, было больно это все сейчас вспоминать, было больно в который раз соприкасаться с Кислицыным, токсичным как одна большая вселенская помойка.