Не родись красивой…

— О, здорово! Тоже люблю горячий. — Конечно, и я не могла скрыть своей радости. — Обождёшь меня?

— Что за вопрос! Хоть до вечера! Вот здесь, у киоска буду. Прессу пока посмотрю.

Долго ждать Серёжу не заставила. Расплатилась, опустила в сумку тёплую буханку и — скорее к киоску. Увидев в его руках газету с заголовком «Коммерсантъ», уважительно спросила:

— Политикой интересуешься?

— Куда же без неё. Рынок, инвестиции, цены. Весь мир трясёт от нестабильности. — Говоря это, он стал похож на отца. — А ты читаешь прессу?

— Надо. Куда же без неё! — ответила ему в тон и раскрыла сумку. — Рекламная. Раньше и другие выписывали. Мама когда-то сама давала заметки в молодёжную газету. Вот какая она у меня — писательница.

— А ты не пробовала? По её-то стопам. Язык у тебя подвешен. Инициативная. С фантазией. Кто бы ещё придумал то грандиозное представление с канатоходцем! Могла бы, кстати, об этом и написать. Наверняка напечатали бы.

— Во-первых, я не умею. Не пробовала. Во-вторых, чего же сама буду писать? На это корреспонденты есть, репортёры там, операторы. В-третьих, придумала не я, а Дмитрий Звонарёв. Вот у него, действительно, фантазия! Водопад! В-четвёртых…

— У тебя сколько их: в-пятых, шестых?..

— В-четвёртых — было последнее. — Я вытянула руку, покрутила в запястье. — Нравится браслетка?

— У-у-у-у… — длинно протянул Серёжа. — Любая индианка позавидует. Произведение искусства!

— В семь рядков, пятьсот пятнадцать бисеринок. Видишь, по цвету подобраны.

— Презент на день рождения?

— Презент? — повторила я красивое слово. — Нет, сама себе подарила. Да такого в магазине и не увидишь. Средний рядок — красненький. Рубиновый.

— Как тот пион, — сказал Серёжа. — Ещё жив? Не выбросила?

— Что ты! Берегу! В расплавленный воск собираюсь окунуть. Чтобы на века.

— С тобой не соскучишься, — засмеялся Серёжа. — А я сейчас иду и думаю: обязательно позвоню. Твой номер на память выучил.

— Так долго учил? — не удержалась я от лёгкой иронии.

— На дачу ездили. А вчера в специализированный магазин ходил «Фототовары». Цветную плёнку купил. Обращаемую. Для слайдов. Она редко теперь бывает. Понимаешь, что это?

Я пожала плечами.

— Позитивное изображение получается. Не на карточку то есть, что в ателье делают, а на большой экран. Через проектор. Как в кино. Помнишь, смотрели?

— Такое не забудешь, стрельбы и трупов было полно.

— Зачем стрельба и трупы? Я же тебя стану фотографировать. Где-нибудь в парке, в красивом месте. Сядешь с цветами в руках, будешь улыбаться.

— Серёж, — печально сказала я, — ты слышал, что в нашем доме умерла бабушка Марья?

— Слышал. Там дверь пришлось вскрывать. С милицией и свидетелями, как положено.

— Она от голода умерла.

— Ну, не только от голода. Ей было очень много лет… Но всё равно, ужасно… Мы что, посидим? Или к дому пойдём?

— Где же тут сидеть?.. Пойдём домой.

— А я, правда, вот прямо сейчас собирался позвонить тебе. Можно бы в парк сходить. Там замечательные места есть. Пруд. Четыре белых лебедя плавают. Ивы на берегу. Для съёмки лучшего места не найти. Но сегодня… — Серёжа приподнял руку с часами. — Пожалуй, поздно. Вот завтра с утра… Ты не занята утром?

— Серёж, каникулы ведь. Дачи у нас нет. В лагерь теперь поехать — проблема.

— На цветной плёнке, при солнце — красота! Да на большом экране. Обалдеть! Нет, это надо видеть! Слайд есть слайд! Даже с видеокамерой такого эффекта не получается.

— А если тучи будут?

— Не будут! — тряхнул чубом Серёжа. — Не посмеют! А станут собираться — ты скажешь: «Тучи, тучи, прочь от солнца!» И уйдут. Стыдно же, просто грех обижать такую хорошую девочку.

— Серёж, ну зачем ты? Может быть, грех это — быть в такой день весёлым и счастливым. Я как подумаю: голодная лежала, руки скрестила на груди.

Серёжа нахмурил под чубом ровные, густые брови:

— Но и так ведь нельзя: будто мы не видим по телевизору, сколько беспризорных, несчастных, голодных, искалеченных. Бомбы рвутся, всякие террористы, убийства по заказу. А сколько беженцев, без кола, без двора, без пищи. И что ж, перестать улыбаться?

— Всё я вижу, Серёжа, но это где-то. Далеко. Не в нашем городе. А бабушка Марья здесь жила, на втором этаже. У неё даже корки хлеба не было. Пустой холодильник. И мне… вот честно, прямо стыдно — я оладушки как раз пекла. С мамой объедались. В сметану макали, с сахаром. Ну, разве не стыдно?

— Не согласен. Однозначно и категорически! — Серёжа энергично замотал головой. — Так, к сожалению, а скорее, к счастью, всегда было, есть и будет. Это закон жизни — здоровые и больные, бедные и богатые. Кто-то умирает, кто-то в эту же секунду родится. Вот плохо, что страна у нас бедная. В Америке, кто нуждается, получает пособие.

— И что, ждать, когда страна разбогатеет?

— Анют, ты классно сечёшь. Правильно. Нет другого выхода. А людей, конечно, жалко…

Мы уже подходили к дому.

— Так что, мы с тобой договорились? — спросил Серёжа и рукой чуть притронулся к моим волосам. — А для такого чуда, — добавил он голосом томным и ласковым, словно у рекламной девы в телевизоре, — фирма рекомендует превосходный шампунь «Wella».

Я была готова не на шутку обидеться: