Не родись красивой…

— Мам, — сказала я, — у нас салат остался. Можно, я отнесу тёте Клаве? Вдруг она из дома не выходит? А на Юрку надеяться… — Я махнула рукой, повторила по-маминому: — Ветер в голове. И глупости…

Моя забота маме понравилась.

— Хорошо придумала. Сейчас переложу в банку… Да, — опять вспомнила она, — что у тебя за банка под кроватью стояла? Вроде как мел разведён.

— Босоножки подбеливала, — не моргнув глазом, ответила я. Как хорошо, что заранее придумала.

Эти же босоножки я и надела. И куртку с вешалки снимать не стала — подъезды рядом.

Первое, что сделала, — оглядела потолок у Юркиного лифта. Слава Богу, беленький. Не напрасно поработала. Затем подошла к батарее. Газеты там не оказалось. В мусоропровод выбросили? А что же я сама не догадалась? На втором этаже немножко постояла у двери бабушки Марьи. Даже ухо приложила к щели. Но тотчас отпрянула, что же в пустой квартире можно услышать? Бабушки нет. И больше никогда не будет. Я тупо посмотрела на банку в своей руке и тихонько пошла наверх.

На мой короткий звоночек (боялась, что тётя Клава лежит в постели, может заволноваться) дверь неожиданно быстро открыл Юрка. Да так широко, будто автомобиль собирался пропустить. Я удивилась, покрутила пальцем у виска.

— Рехнулся? — сказала шёпотом. — И спрашивать надо. Откроешь, а там — грабители.

— Я тебя из окна видел! — громко рассмеялся Юрка.

— Не кричи. Тётя Клава дома?

— Зачем она тебе?

— Но я спросила первая.

— Ладно, отвечаю: дома её нет.

— А где она?

— Но теперь же твоя очередь отвечать!

— Ох, хитрюга! — Я усмехнулась. — Пришла передать тёте Клаве салат. Мама приготовила. Доволен?

Юрка тоже усмехнулся и снял с рукава зелёной клетчатой рубашки белую и закруглённую, как запятая, стружку.

— Она ушла в парикмахерскую.

— Куда-куда? — изумлённо переспросила я. — Уж не делать ли завивку?

— Может, и завивку. И маникюр. У неё послезавтра день рождения. Гости придут. И обязательно Леонид Васильевич. А кто такой Леонид Васильевич, не скажу. Не нашего ума дело.

— Значит, мама уже не болеет?

— Таблеток наглотается, как козочка бегает.

— Зачем о матери так говоришь?

— Это не я, Леонид Васильевич называет её козочкой.

— Салат всё-таки возьми. И сам можешь поесть. Салат с укропом, пальчики оближешь. — Я протянула банку и заглянула в открытую дверь кухни. А там этих стружек-завитушек — весь пол усыпан.

— Ого, наработал! Это что мастеришь?

Юрка понюхал закрытую банку и недовольно сказал:

— Что надо, то и делаю.

— Фу, какой ты! — вздохнула я. — Колючка… Да можешь и не говорить — сама догадалась. Вон, лежит она.

— Кто? Где? — нахмурился Юрка.

— Не кто, а щётка. На подоконнике. — С таким грязным полом снимать босоножки было бы смешно, я прошла в кухню и взяла с подоконника новенькую деревянную щётку с белым длинным волосом. Сказала уверенно: — Вот и дырка для палки. Обстругаешь, вставишь — хороший подарок для мамы на день рождения.

— Попала пальцем в небо. — Юрка поднатужился и снял с банки крышку. Тотчас вкусно запахло укропом, луком. Вилку из ящика он не успел достать. Я твёрдо положила ему на плечи ладони и приказала:

— А ну, дыхни на меня!

— Придумала чего-то, — пробурчал он в сторону.

— Да ты дыхни… Ага, боишься!

— Боюсь?! На! На! — Юрка ростом был пониже меня, и он даже привстал на цыпочки. Наверное, в две банки не поместилось бы столько воздуха, сколько он выдохнул мне в лицо.

— Всё ясно, — удовлетворённо заключила я. — Ты врун. Верить тебе нельзя. Никакой не курильщик. Совсем не пахнет дымом и табаком.

— Сегодня, правильно, не курил.

— И вчера не курил. И раньше.

— Да откуда ты знаешь?

— Знаю, Юра. Точно знаю. Ну, раз такое дело — покажи сигареты. Давай, показывай.

— Сейчас у меня нет. Кончились.

— Не выкручивайся. И раньше не было. Ведь не было?

— Да иди ты! Было, не было. Нужны мне эти вонючки!

— Ага! Ага! — сильно обрадовалась я. — Сознался.

— Ну и что?

— А то… — Я потрогала карман его рубашки. — Сегодня нет. А почему тогда был коробок со спичками? Когда с дерева слез. Скажешь, не было?

— Ты зачем пришла? — покраснев, спросил Юрка. — Салатом угощать? Не нужен. Забирай обратно!

— Не тебе принесла, а тёте Клаве. А про спички, Юрочка, мне известно, для чего они. Да, известно: это ты зажигаешь их и стреляешь в потолок.

Он не вздрогнул и в лице не изменился:

— А ты видела? Сама всё врешь! Выдумала! Что я, дурак, чокнутый — в своём подъезде спичками стрелять!

— Та-ак, — дивясь Юркиной увертливости, протянула я. — Ловко ты… И станешь отказываться, что моешь машины?

— Машины… — Мальчишка прищурился, посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на банку. — Ух, пахнет!

— Да поешь, поешь, — разрешила я.

Из выдвижного ящика он взял не вилку, а ложку. Ухватил побольше. Прожевал, наконец.

— А чего такого? Ну, мою. На стоянке. Хороший бизнес.

— Щётка тоже для машины? — показала я на подоконник.

— Вещица что надо! И две ручки приделаю. У одного пацана видел. Удобняк!

— Гришка тоже моет? — спросила я.

— Грила? — удивился Юрка. — Ему-то зачем? Мойка — работа грязная.

— Интересно! — сказала я. — Машины не моет, а прикид у него… очень даже клёвый.