Не родись красивой...

—    Всё ясно, — удовлетворённо заключила я. — Ты врун. Верить тебе нельзя. Никакой не курильщик. Совсем не пахнет дымом и табаком.

—    Сегодня, правильно, не курил.

—    И вчера не курил. И раньше.

—    Да откуда ты знаешь?

—    Знаю, Юра. Точно знаю. Ну, раз такое дело — покажи сигареты. Давай, показывай.

—    Сейчас у меня нет. Кончились.

—    Не выкручивайся. И раньше не было. Ведь не было?

—    Да иди ты! Было, не было. Нужны мне эти вонючки!

—    Ага! Ага! — сильно обрадовалась я. — Сознался.

—    Ну и что?

—    А то... — Я потрогала карман его рубашки. — Сегодня нет. А почему тогда был коробок со спичками? Когда с дерева слез. Скажешь, не было?

—    Ты зачем пришла? — покраснев, спросил Юрка. — Салатом угощать? Не нужен. Забирай обратно!

—    Не тебе принесла, а тёте Клаве. А про спички, Юрочка, мне известно, для чего они. Да, известно: это ты зажигаешь их и стреляешь в потолок.

Он не вздрогнул и в лице не изменился:

—    А ты видела? Сама всё врешь! Выдумала! Что я, дурак, чокнутый — в своём подъезде спичками стрелять!

—    Та-ак, — дивясь Юркиной увертливости, протянула я.— Ловко ты... И станешь отказываться, что моешь машины?

—    Машины... — Мальчишка прищурился, посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на банку. — Ух, пахнет!

—  Да поешь, поешь, — разрешила я.

Из выдвижного ящика он взял не вилку, а ложку. Ухватил побольше. Прожевал, наконец.

—    А чего такого? Ну, мою. На стоянке. Хороший бизнес.

—    Щётка тоже для машины? — показала я на подоконник.

—    Вещица что надо! И две ручки приделаю. У одного пацана видел. Удобняк!

—    Гришка тоже моет? —спросила я.

—    Грила? — удивился Юрка. — Ему-то зачем? Мойка — работа грязная.

—    Интересно! — сказала я. — Машины не моет, а прикид у него... очень даже клёвый.

 Юрка будто не услышал меня. Снова принялся жевать. — Это козочке оставлю.

—    Юра, опять ты...

—    Что, Юра? А знаешь, кто отвалил ей бабки? Хочешь быть красивой, сказал я, иди в парикмахерскую.

—    О-о! Так ты, выходит, сейчас хозяин в доме. Главный!

—    А что поделаешь, кручусь.

—    Юр, хотела ещё узнать: кто это в вашем подъезде замазал пятна? И в нашем замазали. Чудеса!

—    Не знаю, — пожал он плечами. —  Видел запачканную газету, за батареей была...

—    И куда же ты её девал? — не удержалась я от опасного и подозрительного вопроса.

—    Кого? Газету?.. Куда девал?.. А куда же ещё — выбросил.

ЗЕЛЕНАЯ ВЕТКА

  У Юрки я пробыла не менее получаса, а когда вернулась домой и увидела в передней наш зеленый телефонный аппарат, то сразу вспомнила Серёжу. Поэтому и у мамы прежде всего спросила о звонке. А она поняла так, будто я очень и очень переживаю, словно только и думаю о нём. Я даже обиделась на маму: ерунда какая, вовсе и не переживаю! И зачем ему звонить во второй раз? Ясно же: солнца сегодня не будет. Ни одного синего пятнышка на небе. Из кухни, где мама гладила занавески, я прошла к себе, села у окна и сквозь мутноватую пленку мешочка, закрепленного ниткой на горшке, с минуту рассматривала лимонный отросток с шестью зелеными листочками. Кажется, все такой-же. И Митино солнышко не очень помогает. Ой, да нет — тонкая стрелочка появилась. Вот же! И листочки на ней остренькиме, как иголочки. Ну и Звонарев! Жаль, что на участок уехал. Порадовался бы.

А потом я посмотрела на стол, где в хрустальной вазе по-прежнему стояла зелёная ветка пиона. Сам цветок ещё накануне я отстригла ножницами — скукожился, увядшие лепестки опали на стол. Но ветку выбрасывать пожалела. Вчера пожалела. А сейчас подумала: чего ей место тут занимать? Простая ромашка, василёк, и то будут лучше. Я руку уже протянула — вытащить ветку, но ... вдруг опять засомневалась. Листья сочные, тёмнозелёные, как у телефонного аппарата. Пусть ещё постоит.

 И перед мамой стало как-то неудобно. Ничего же обидного она не сказала, только снова, как и в первый раз, повторила: «Наберись терпения». А я вспыхнула, словно спичка: «Это, мамочка, мои проблемы!» Ох, дурочка, капризуля-воображуля. Теперь надо идти, подлизываться.

Оказалось, что не надо. Мама и не думала обижаться. Лишь сказала, увидев меня в дверях кухни:

—    Так что же с Клавой? Как она там?

—    А вот не угадаешь! — обрадовалась я.

Потом, конечно, рассказала. Особо выделив тему парикмахерской и таинственного Леонида Васильевича.

—    Молодая ещё. Кровь играет. Ей бы подлечиться как следует, отдохнуть — она бы наделала шороху. Говорит, что когда-то в танцевальных конкурсах участвовала.

—    Мам, — сказала я, — но ты ведь тоже не старая. Очень даже молодая.

—    Анют, жизнь-то какая. Фантасты бы не придумали. К осени сапоги надо покупать — чуть не месячная зарплата. Кое-что из одежды, о косметике я уж не говорю. Да и ты растёшь, взрослеешь. Сапоги ещё весной были тесны...

—    Мамочка, не проблема, обойдусь. — И я опять с загадочным видом сказала: — Лучше отгадай кроссворд. Слово из трех букв: откуда, по-твоему, тётя Клава взяла деньги, чтобы сделать модную причёску?

—    Если Леонида Васильевича заподозрить, то он пока не муж.

—    Холодно. — Я покачала головой.

—    Не в «Поле чудес» же выиграла.