Не родит сокола сова (Сборник)

— Какое, Варуша, семя, такое и племя. Как свекровка моя, бабка Маланья, говорила… Царствие ей Небесное: не родит, мол, сокола сова, такого же совенка, как сама.

— Ну, это ты, Ксюша, лишнее присбирываш, – ворчливо поджала Варуша бледные богомольные губы. – Парня-то за какие такие грехи?! Ежли отец – крутель белого света, дак сын-то за отца не ответчик. А своих грехов не скопил, поди, – и пожить-то, бара, путем не успел. И потом, Ксюша, не тут спросят с нас, не тут и накажут…

Разбухший, как опара на дрожжах, неповоротливый, днями напролет давил парень койку, читал толстые книги, и так иногда дивно заговаривал, так мудрено выплетал мысли, да всё не о земном и человечьем, отчего в деревне стали дурачка бояться.

— Не сам, Варуша, пустобаит – бес в ём лает, – толковала Ванюшкина мать подруге.

— Ну, сразу же и бес, — перекрестясь, заступилась Варуша за рыжаковского парня. – А, может, Ксюша, вовсе и не бес, прости Господи…

— В город бы свозить да окрестить парня. А там батюшка, глядишь, и выгнал бы нечистого…

— Вот это верно, Ксюша. Подскажи Гоше-то…

— Ой, девча, кого буровишь?! Подскажи Гоше… Да выпрет, бара, поганой метлой — кумунис же, да при должности.

— И то верно… — со вздохом согласилась Варуша.

— Разве что с Груней тихонько поговорить, с сестреницей, а потом крадче свозить да окрестить Ревомира.

— От, бара, имечко Гоша придумал парню, хуже собачьей клички. По крещению-то дали б ему новое имя, какое по святцам выпадет.

Соседки напару уговорили Груню, та исхитрилась да крадче от Гоши свозила парня в город и окрестила в церкви, где тот после крещения исповедался и причастился, но имечка другого мать для сына не привезла, старое оставила, убоявшись мужа.

— А имя-то в перву череду и надо менять, — ворчала Сёмкина, когда пила чай у Краснобаевых. — Какое это имя к лешему?! Ревомир…Кличка бычья… Может, от ее и болесь… А по святцам-то, глядела я, Алексей выпадат… Алексей — Божий человек.

3

Денно и нощно читал паренек Библию, прикупленную в церкви после крещения, хотя пьяный Гоша грозился спалить «опий народа», но тут мать горой вздыбилась, и не потому, конечно, что привечала Библию, а так рассудила: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не дурело, – с крестовой, черной книгой, как дитя с вареным бараньим курдюком во рту, Ревомир надолго затихал.

Когда Иван, провалившись на университетских экзаменах, терся в деревенской газетке, Ревомир был уже совсем не в себе, и мысли его потеряли остатний склад и лад, помутились, порвались, лишь изредка и болезненно вспыхивали самостийными догадками. Однажды принес Ивану письмо, чтоб пропечатал в газетке, — это еще как-то смекнул.

«Я, Ревомир Георгиевич Рыжаков, 1950 года рождения, болею проказой человечества…— от обретенной подслеповатости городил он, словно частокол, корявые печатные буквы. — Врачи отказались лечить. Не знают — от чего. И посылают к профессорам. Но и те бессильны. Состояние мое перешло вначале в черную магию, потом в белую, потом в небесную, потом к самому Господу нашему Иисусу Христу. Многое забыл… Я ненавидел людей. Был Сократом и Чарльзом Дарвиным. Ненавидел отца. У меня выросли черные крылья, и я летал ночью, имел власть над людьми. Потом вернулось утреннее сознание, и пожалел людей. Люди — муравьи, их ест муравьед. У муравьеда черные крылья, толстые рога… Но он бывает незримым и входит в человека… Мне жалко отца — в нем живет муравьед…

Уже нет течения мысли. Впереди — жуткое пространство. Что я написал, сейчас во мне пропадает… Но факты остаются. Я их вычислил. Чем я болел: болел током высокой частоты, болел невесомостью, цепной реакцией, разложением атомов. Болел разных тонов вибрацией и магнитными полями. Болел полным исчезновением тела, кроме головы. Болел головой и сердцем с магнитно-карфиограммной записью. Успел записать…

Я, Ревомир Рыжаков, в человеческом материале рождался несколько раз. Жил еврейским пророком Иеремеем, который носил на себе воловье ярмо, потом родился Иудой Искариотом, что предал Христа и раскаялся, сжигал себя при царе Алексее и патриархе Никоне вместе с протопопом Аввакумом… Вам покажется, фантазер и сумасшедший. Нет, голова моя сейчас работает в неутомляемом ритме. Потом я погиб во всемирном потопе от проказ человечества.

Когда в душе моей родился свет Иисуса Христа, меня рвали черные ангелы, отчего болела голова. Потом я растворился в свете. Боли прошли. Я стал последний из людей, оттого сильный. Я вижу, Черный Профессор с черными крыльями смотрит из Космоса на нашу Советскую Родину. На земле его Кандидаты Наук. Он их Научный Руководитель, и они терзают Родину. Готовят полигон для Черного Профессора. Он опустится из Космоса. Станет, как человек, но будет гений и всемогущ. Будет ходить с именем Бога нашего Иисуса Христа. За ним пойдут муравьи, потому что Черный Профессор покажет чудеса, будет исцелять. Кто не поверит, тем Научные Сотрудники будут пересаживать мозг. Черный Профессор поведет муравьев в бездну, к вечной смерти… Может быть, вы не поверите мне. Мне трудно поверить, потому что я невидим. Меня нет…»