Не родные

Обычно, когда работаю, предпочитаю не думать ни о чём. Оставляю все личные переживания за бортом и концентрируюсь на цели. Но в этот раз ни хрена не получается. Я злюсь на себя. И на неё. Потому что несу ответственность за жизнь и здоровье своих бойцов, а сам прокручиваю в голове разговор с Витой, пытаясь понять, где подвох.

Почти три часа наши коллеги не могли обезвредить обитателя подмосковного коттеджного посёлка, которого заподозрили в незаконном обороте оружия. Тот начал стрелять и бросать гранаты. Отступив, сотрудники полиции вызвали подмогу, а в семь вечера подключились и мы. Вначале воздерживались от активных действий, рассчитывая, что злоумышленник сдастся в ходе переговоров. Дело в том, что в посёлке довольно плотная застройка и активное применение тяжёлого оружия может повредить соседние коттеджи.

Когда начинает темнеть, штаб операции разрешает использовать термобарические боеприпасы. Выстрел одним из них производится в окно коттеджа. Злоумышленник ранен, но жить будет. Огонь прекращается, его доставляют в больницу с незначительными осколочными ранениями.

Мой рабочий день заканчивается поздним вечером. Сев в машину, не чувствую ног. Усталость накрывает такой силы, что хочется уснуть прямо здесь, за рулём.

Я включаю телефон, смотрю, как экран загорается новыми и новыми сообщениями. Последнее от Виты. Пишет, что вернулась и уже спит. Ну ни хрена себе! Я ожидал чего угодно, но не того, что она выполнит обещание и спокойно вернётся домой раньше назначенного времени.

По дороге заезжаю в супермаркет, чтобы купить готовую еду. В желудке пусто, есть хочется адски. Сейчас пригодились бы бутерброды, которые Вита любезно дала мне с собой на работу. Вот только я отправил их в урну, когда уезжал на задание.

— Что тебе купить на ужин? — спрашиваю Виту, набрав её номер.

— Я не голодна, Кирилл.

— Рыбу? Мясо? Печень?

— Фу, ненавижу печёнку.

— Она полезная.

— Ага. И меня тошнит от неё, едва чувствую этот ужасный запах.

— Ладно, вычёркиваю.

— Я правда не голодна, — вздыхает Вита. — Спасибо за предложение.

Она разговаривает грустным голосом, это совсем не похоже на неё прежнюю. Никакой дерзости и сопротивления. Либо я стал слишком подозрительным, либо гонора у провинциалочки поубавилось. Кто-то обидел? Понравившийся парень? Тот щуплый блондин в клоунской одежде, которого я видел возле универа?

На улице дождь стоит стеной. Добежав из супермаркета на парковку, промокаю до нитки. Завожу двигатель и еду по загородной трассе на небольшой скорости, потому что дворники едва справляются с потоком воды.

— Я дома! — громко сообщаю, переступая порог прихожей.

В ответ ни звука. Спит?

Где только взялась такая проблемная на мою голову?

Снимаю с себя мокрую одежду, направляюсь в душ. Горячие струи воды лупят по плечам, я намыливаю тело мочалкой и вспоминаю, почему до тридцати пяти лет даже не думал обзаводиться семьёй. Мой давний товарищ, который теперь на пенсии по состоянию здоровья, признался, что в последнее своё задание был полностью поглощён мыслями о том, как себя чувствуют недавно родившая супруга и их розовощёкий младенец. Потерял бдительность и осторожность и подорвался на мине, когда проводил личный осмотр передовых позиций в составе небольшой группы военнослужащих. Получил серьёзные ранения, правую ногу, увы, спасти не получилось — ампутировали сразу же после того, как его доставили в больницу.

Я прохожу на кухню и разогреваю еду. И всё-таки… На часах только половина одиннадцатого. Это во сколько Вита домой попала? Рано, чёрт возьми. Что-то здесь не то. Включив чайник, достаю заварку. Несмотря на протесты Виты, купил два куска «Наполеона».

Поднявшись на второй этаж, толкаю дверь комнаты от себя. Провинциалочка лежит ко мне спиной, свернувшись в клубочек.

— Тебя разве стучать не учили?

— Ого, как грубо, — хмыкаю я.

— У меня отличный учитель. Ты!

В комнате царит полумрак, но я замечаю, что здесь полнейший беспорядок. Вещи комком валяются у кровати: джинсы, кофта, бельё… Точно что-то произошло. Вот только мне до этого какое дело? Развернуться бы и уйти, но внутреннее чутьё не отпускает. Она беззащитная и хрупкая, совсем не похожа на свою алчную мать.

— Я чай заварил. И торт купил. Спустишься?

— Ты очень милый, Кирилл. Даже удивительно, что на тебя нашло.

— Я всегда милый, добрый и прекрасный, просто ты этого раньше не замечала.

— А ещё у тебя полный порядок с самооценкой.

— И это тоже, да.

Вита тянется к одеялу, накрывается с головой.

— Повернись, — прошу её.

— Я спать хочу.

— Я сказал: повернись.

— А что, если не сделаю этого?

— Не заставляй меня применять к тебе силу, ладно?

Когда Вита не делает даже попытку пошевелиться, я подхожу ближе, сдёргиваю одеяло, хватаю её за плечо и резко разворачиваю к себе. Блядь… По долгу службы я видел разное: кровь, кишки, оторванные конечности и смерть. Но когда смотрю на Виту, прошибает сильнее, чем когда-либо.