Не самый тяжкий день

— Вот какое дело, сержант, — с дрожью в голосе сказал Мачихин. — Из деревни своей девоньку встренул. Давай присядем, покурим и ее дождемся. — Он осмотрелся по сторонам, увидел дерево поваленное, присел и стал завертывать цигарку.

Сержант тоже присел.

— Ничего твоя землячка, славненькая.

— Ты бы на нее ране поглядел. Кровь с молоком была. С твоими портретами не сравнять, что ты мне показывал да бахвалился… Но ты понимаешь, сержант, уже ранена была. Как-то мне это в ум не идет — девчонки сопливые кровь проливают. Неужто без девок нельзя?

— Так она же добровольно… Конечно, может, девчонкам на самый передний край и не надо, но в тылу приятно их встретить.

— Ну, у тебя на уме одно — кобелиное, — возмутился Мачихин.

— Не понял ты меня, Мачихин. Просто вот поглядишь на них, и на душе легче и вроде война не такой страшной кажется.

Появилась Катя, но не одна, а с подружкой, которая, улыбаясь, показала пальцем на сержанта:

— Это твой землячок? Ничего парень.

Сержант, конечно, подскочил, опять грудь выпятил. И представился:

— Сержант Шипилов… Леонид. Для вас просто Леня, — и руку протянул.

Но девушка свою не подала, а рассмеявшись сказала:

— Боевой сержант-то… Ну ладно, Катя, я скажу, что ты земляка встретила, оставайся, а мы доделаем работу, — и ушла.

— А ты, Катя, познакомься, мы с ним вместе на передке бедовали.

Катя подошла и безразлично дала руку. Сержант долго держал ее в своей, пока она с брезгливой гримаской не вырвала ее.

— Мачихин, у вас в деревне все такие красивые? Она ж меня просто ослепила.

— Не балабонь, сержант. Не смущай девчонку. У нее и без тебя небось от мужиков спокою нет. Так, что ли, Катерина?

Катя на этот вопрос отвечать, видно, не захотела, пропустила мимо и спросила:

— Вы не голодные, дядя Федор? А то кухня тут рядом. Насчет хлеба не обещаю, а кашу повар мне даст.

— Вообще-то с утра не емши, есть маненько…

— Так я сбегаю, — живо воскликнула Катя и убежала. Сержант поглядел ей вслед и, прищелкнув пальцами, восхищенно выпалил:

— Все на месте у девочки, фигурка что надо. Пальчики оближешь!

— Ты губу-то не распяливай, не отломится. Катерина — девушка строгая, с понятиями. Я ее матушку, Марию-то, хорошо знаю. Воспитала, как надо. В случае чего она Катьку и на порог не пустит. Понял?

— Что ж, Мачихин, и помечтать нельзя? Молодой я…

— Ты о другом думай, что девоньки эти, дурешки, в самый огонь полетели. Эх, глупые, глупые…

— А мы все глупые, Мачихин. Я тоже на Дальнем Востоке один рапорт за другим писал, на фронт просился.

— Жалеешь теперича?

— Нет. Что сделано, то сделано. Не думал, конечно, что война такая будет, — вздохнул сержант.

— Думал, ать-два, вперед на запад, с барабанным боем? Так, что ли? усмехнулся Мачихин.

— Так не думал. Я же кадровый, войну представлял все же. Но не такой.

— Страшное дело война, — вздохнул и Мачихин.

Тут появилась Катя с котелком в руках, раскрасневшаяся от бега, с довольной улыбкой.

— Полный котелок! Видали? — Она победно махнула котелком. — Пойдемте, дядя Федор, с дороги, недалече полянка есть, там и поедите.

И она повела их в глубь леса, где и верно оказалась сухая поляночка. Там и присели, вынули "инструмент", то есть ложки алюминиевые, и принялись за кашу. Каша была почти горячая и масляная, умяли за милую душу.

— Как же тебя мать отпустила? — спросил Мачихин, облизывая ложку.

— А что она могла? В цепи, что ли, заковать или в амбар запереть? Небось совершеннолетняя я.

— Дурешка ты, Катя-Катерина. Война-то и мужикам невмоготу, а вам?… — И добавил, засовывая ложку за обмотку: — Спасибо за заботу, Катюша. Наелись от пуза.

— Да, да, большое спасибо, — заулыбался и сержант, и хотел было дотронуться до Катиной руки, но она спрятала за спину.

— За что благодарить, подумаешь, какое дело — котелок каши, — сказала она, окинув сержанта настороженным взглядом.

— Что-то неласковая у тебя землячка, Мачихин, — обиженно произнес тот.

— У тебя поумней слов не нашлось? На фронт же двигаются. Так ведь, Катя?

— Каждую ночь команды ожидаем. Сколько верст-то до передовой?

— Близко она, Катя. Верст двенадцать… Ну, ты расскажи, письма-то из дома получаешь? Я уж три месяца от женки — ничего.

— Получаю, дядя Федор. Последнее, когда в госпитале лежала. Беспокоится мама обо мне очень, особо после того, как на Зину похоронка пришла. Вы уж отпишите ей, что живой-здоровой меня видели.

— Конечно, отпишу, Катя, а как же… А что с отцом твоим, что об остальных пишет?

— Много похоронок в нашу деревню идет. А вот на кого, не писала, только про Зину…

— Очень Зинушку жаль… — горестно покачал головой Мачихин. — Помню ее, боевая девчоночка была, озорная… А вот Оля вроде тихоня, молчунья. А она как?

— Про нее не знаю я, — ответила Катя, но как-то уклончиво, отвернув глаза.

— Вообще-то, не бабье дело — война, — после некоторого раздумья сказал Мачихин. — Ваше дело все же рожать.

— Не то вы говорите, война же, — торопливо возразила она.

— Ну и что война? Самое то я и говорю, Катя-Катерина, — убежденно произнес он.