Не считай шаги, путник! Вып.2

Не может запевалой быть только один человек: иногда вдруг она на мгновение что-то упустит, а другая, глядишь, тут как тут, сразу подхватит. Ну, пора начинать свадебные песни, режиссер ради этой суйтской свадьбы и. приехал, она-то у него и на уме, и надо бы приступать к спевке, но Гриета неизвестно почему разволновалась и выглядит совсем несчастной: ничего вспомнить не могу. Что ж это со мной делается!

Ну, а если только так, не всерьез? Порзинга начнет. Порзинга будет ведущей.

Люди вы добрые,
Да и мы такие же.
Мы теперь друг друга
Будем охаивать.

Гриета Пупола перехватывает.

Сгиньте, воры,
Ножик укравшие,
Идите в канаву
Резать лягушек.

Еще ведь только начало свадьбы. Еще я здесь пока, в сегодняшнем доме. Еще в столовых крадут ножи, поэтому зарубку вытачивают на спинке лезвия. Еще я здесь пока, еще суйтки меня не околдовали, но песня ширится. Начинает силу свою проявлять.

Нельзя тебе, Чукстене,
Пробовать хмельного:
Выпьешь хмельного,
Станешь поглядывать,
Станешь поглядывать
На молодого.

Держись, Петер! Суйтки хотят верховодить!

Кулаками я стучала,
Пока стол не развалился,
Парня, парня я ругала,
Пока тот не покорился.
— Э — ээээээээ!

Ээ — характерный только для алсунгских женщин долгий распев. Только ли для них? Мелнгайлис слышал его и в Салдусской стороне и удивился, что «щедрую старину» можно найти и там.

Утром снег меня засыпал,
Утром люди оболгали.
Смело я брела по снегу,
Были босы ноженьки.

Остальные подхватывают, как отзвук: Были босы ноженьки. Ээээ! Были босы ноженьки… были босы ноженьки… были босы… Отзвук все отдаляется и отдаляется… Алшвангская ленная вотчина принадлежала советнику Курляндского герцога Кетлера и его послу на Люблинском сейме Карницу. Тот ее продал в 1573 году курляндскому маршалу Шверину. (Э-эээ!) Сын Шверина Ульрих служил польскому королю. В Вильне на придворном балу познакомился Ульрих с польской помещицей Барбарой Канорской (…ноженьки, ээ!), происходившей из королевского рода. Он женится на ней, живет в Польше в поместьях жены, принимает католичество. После смерти отца в 1632 году переезжает в Алсунгу и начинает фанатично обращать в католичество своих крестьян.

Так вот откуда это странное смешение расцветок в одежде: «сумасшедшая ткань» в ярко-желтую, красную и черную клетку! И черные платки с огромными цветами.

С ним понаехали иезуиты, церковь отдали католикам. Собственная его, единоутробная сестра, понуждаемая переменить веру, выбросилась из окна и разбилась насмерть. (Были босы ноженьки — э-ээ!) Последний лютеранский пастор на Троицу собирал свою паству под липой. Где-то в году 1904-м католический священник в Иванову ночь подпоил молодых парней, чтобы липу срубили. И срубили. (Были босы ноженьки, были босы ноженькиии…)

А Трина тогда еще, во время войны сказала: доченька, похоронят меня со всеми этими песнями, запиши их, доченька! Говорят — мне все равно помирать.

Она сидела в кровати больная и пела. Она говорила: я буду петь, сестричка, пока не умру. Такая маленькая-маленькая женщина.

Что ни говори, а песенный этот дух у каждого по-своему проявляется. Трина и умирая пела. Анна, а ей за восемьдесят было, вздумала в Дом культуры ходить.

Мозиениха говорит: мне в августе стукнуло шестьдесят пять. Мне и свиней покормить надо, и то и се сделать. Это верно, Мозиениха не может в машине ездить, но что за песни поет! Никто столько песен не знает. Если бы Мозиениху уговорить, вот тогда бы…

Чем была свадьба? Свадьба была огромным представлением, массовым спектаклем, величайшим событием. Всем за столом места не хватало. У каждого свой ножичек с собой. За подвязку засовывали. Назывался он тупиком. Мать говорит: возьми тучик с собой, а то голодной останешься.

Свадьба была полем словесной битвы. Песенной войной. Пиротехникой остроумия. Вот и приведи сестричку свою в такое сборище, брось сестричку в вихрь метафор! Тут же какая-нибудь старушенция опять отбросит ее в сторонку:

Этакую карлицу
И возить на конях?
Да ее в кулечке
Принести бы надо.

А если сестричка уже не первой свежести?

Братцу привезти хотела
Я невесту молодую.
Привезли буфет трухлявый,
Стекла все повысыпались.

А если сестричке срочно замуж выйти пришлось? Ой» женские глаза все видят!

У ворот стояла я,
А в руках — подойники,
Привезти должны девицу,
Как коровка, тучную.

А там, глядишь, подвенечные песни и первые плясовые!