– Рано, – взмолился я, и сияние, словно послушавшись, слегка померкло. – Нет!
Я и сам перестал понимать, хочу ли, чтобы сеть открылась.
– Немедленно отпустите! – потребовала Тосси.
– Как вам будет угодно, мисс!
Сияние вспыхнуло с новой силой, окутывая меня.
– Стой! – крикнул я в закрывающуюся сеть и, кажется, услышал всплеск.
Глава двадцать третья
– Умеешь грести? – спросила Овца, сунув Алисе в руки спицы.
– Чуть-чуть… Но не на земле же… и не спицами… – растерялась Алиса.
В тот же миг спицы в ее руках стали веслами, а сама девочка очутилась в лодке, быстро несущейся по реке. Пришлось ей как следует налечь на весла.
Где я очутился, неизвестно, однако точно не в лаборатории. Скорее похоже на старую баллиольскую аудиторию. На одной стене классная доска, над ней – крепление для карты. Дверь заклеена объявлениями.
Хотя лабораторию здесь, кажется, все-таки устроили. На длинном металлическом столе – ряд мониторов и примитивных компьютеров на цифровых процессорах, между ними змеятся серые, оранжевые и желтые кабели с гроздью адаптеров.
Я оглянулся на оставшуюся за спиной сеть. Просто очерченный мелом круг с крестом из малярного скотча в центре. К нему тянутся еще более страшные на вид шнуры, медные провода, пугающая мешанина конденсаторов, металлических коробок с кнопками и ручками настройки, полихлорвиниловых трубок, толстых кабелей, переключателей, резисторов, и все это прихвачено где попало широкой серебристой изолентой. Начинка сети. Я бы на такой не рискнул даже через дорогу переброситься, не то что в прошлое.
Меня поразила жуткая мысль. Что, если это и в самом деле лаборатория? Что, если диссонанс затронул не только женитьбу Теренса на Мод и бомбардировку Берлина?
Я подошел к двери, отчаянно надеясь, что в объявлениях не значится 2057 год. И что они не на немецком.
Нет. Верхнее гласило: «Запрещено оставлять машины на Брод-стрит, Паркс-роуд и на стоянке Наффилдского колледжа. Автомобили нарушителей будут эвакуированы». Фашизм, конечно, но в парковочных правилах всегда есть что-то фашистское. По крайней мере свастик не видно – ни здесь, ни на соседнем расписании поездов. «Сроки внесения платы за зимний триместр истекли. Всем опоздавшим немедленно явиться к казначею!» – уведомлял большой розовый лист.
Ну и, разумеется, куда ж без них – «Благотворительная ярмарка в пользу осиротевших в Пандемию и сбор средств в церкви Святого Михаила у Северных ворот. Пятого апреля с десяти утра до четырех дня. Выгодные покупки. Коты в мешке. Сокровища».
На фашистскую Англию не похоже. И Пандемия все-таки случилась.
Я присмотрелся к объявлениям. Год нигде не указан, да и вообще дат никаких, если не считать предстоящую ярмарку в церкви Святого Михаила у Северных ворот, но и на нее полагаться опрометчиво. Лично видел на баллиольской доске объявления годичной и больше давности.
Подойдя к заклеенным окнам, я отлепил бумагу с одного угла и посмотрел наружу. Там под ласковым весенним солнцем зеленел главный двор Баллиола. Сирень у часовни стояла в цвету, а посреди газона одевалась в листву огромная береза.
Теперь в центре газона растет каштан, и ему уже лет тридцать. Значит, я где-то до 2020-го, но после Пандемии, а расписание поездов подсказывает, что и метро в Оксфорд еще не протянули. Зато сеть уже существует. Получается, между 2013 и 2020 годами.
Я вернулся к компьютерам. На среднем мониторе мигала надпись: «Нажмите “Перезагрузить”».
Я нажал, и на меловой круг глухо шмякнулись полы сети. Не полупрозрачная кисея, а пыльный бордовый бархат, словно из любительского театра.