Не считая собаки

Я шел следом, надеясь, что пенек не испарился куда-нибудь мистическим образом. Нет, не испарился. Стоял, где оставили, на кованых ножках. Женщина в зеленом переднике заполняла его белыми пасхальными лилиями.

— Вот он, — возвестил я триумфально. — После невообразимых мытарств и злоключений. Епископский пенек. Что скажете?

— О Боже! — Она схватилась за сердце. — И вправду жуть!

— Простите? — оторопел я.

— Да, знаю, моей пра-пра-пра он понравился, но Боже мой! Вот это, например, что такое? — Она ткнула пальцем куда-то в подножие. — Динозавр?

— Подписание Хартии вольностей.

— Я почти жалею, что заставила вас потратить на него столько сил. — Леди Шрапнелл окинула артефакт задумчивым взглядом. — Он, конечно, небьющийся?

— Небьющийся.

— Тогда, видимо, придется оставить его для достоверности. Хотелось бы думать, что в других церквях такого уродства не попадется.

— В других церквях?

— Да, вы разве не слышали? Поскольку у нас появилась возможность выносить объекты из прошлого, я моментально задумала целый ряд проектов. Землетрясение в Сан-Франциско, съемочная площадка «MGM», Рим до пожара, устроенного Юлием Цезарем…

— Нероном, — поправил я.

— Да, именно. Вам нужно будет добыть скрипку, на которой играл Нерон.

— Но она ведь не сгорела в огне. Выносить можно только то, что распалось на базовые составляющие…

Леди Шрапнелл отмахнулась небрежно.

— Законы создаются, чтобы их нарушать. Мы начнем с четырнадцати церквей Кристофера Рена, погибших во время блица, а потом…

— Мы? — слабым эхом откликнулся я.

— Разумеется. Вас я уже записала особо. — Она вдруг воззрилась грозно на епископский пенек. — Откуда здесь лилии? Велено было — желтые хризантемы!

— Я думаю, лилии вполне уместны, — вступился я. — Как-никак собор и его сокровища буквально восстали из мертвых. Символически…

Символизм ее не интересовал.

— В чинопоследовании сказано — желтые хризантемы. Господь кроется в мелочах.

Она унеслась обрушивать громы небесные на бедняжку в зеленом переднике.

Я остался один на один с епископским пеньком. Четырнадцать церквей Кристофера Рена. И съемочная площадка «MGM». Не считая того, на что хватит ее фантазии, когда она осознает в полной мере…

Ко мне подошла Верити.

— Что такое, Нед?

— Мне предстоит до конца дней своих скитаться по барахолкам по велению леди Шрапнелл.

— Чушь! Тебе предстоит до конца дней своих прожить со мной. — Она вручила мне котенка. — И Перочисткой.

Котенок был невесомым.

— Перочистка…

Меховой комок уставился на меня серо-зелеными глазами и сказал: «Мя». А потом замурлыкал. Едва слышно. Пробуя голос.

— Где ты ее взяла?

— Украла. Не смотри так, я потом верну. Финч все равно не заметит.

— Я люблю тебя, — признался я, восхищенно качая головой. — Если мне предстоит прожить с тобой до конца дней, значит, ты согласна выйти за меня?

— Придется. Я только что столкнулась с леди Шрапнелл. Она решила, что в соборе нужно провести…

— Венчание?

— Крещение. Чтобы купель из пурбекского мрамора не пылилась без дела.

— Ну уж нет, по принуждению не надо. Могу науськать леди Шрапнелл на Каррадерса с Уордер, а ты сбежишь куда-нибудь в тихое место. Ватерлоо, например.

Снова прозвучали фанфары, орган заиграл «Гимн солнцу» — «Небеса возглашают славу Господню», — и солнце действительно вышло. В восточных окнах заплясали сине-красно-фиолетовые огни. Я поднял голову. Клересторий сиял расплавленным золотом, словно сеть в момент открытия. Заливая собор светом, солнце коснулось серебряных канделябров, детского креста и изнанки хоровой скамьи, приласкало хористов, рабочих и чудаковатых оксфордских профессоров, погладило статую святого Михаила, Пляску смерти и программки чинопоследования. Освещая сам собор — высший замысел, сотканный из тысячи тысяч мелочей.

Баюкая котенка в ладони, я посмотрел на епископский пенек. Он купался в солнечных лучах, а витраж Капеллы красильщиков напротив осыпал верблюдов, херувимов и Марию Стюарт на плахе изумрудами, рубинами и сапфирами.

— Правда ведь чудовищный? — спросил я.

Верити взяла меня за руку.

— Placet.