(не)серьезная академия (СИ)

Принялся осматривать обстановку вокруг. Почему-то ныла шея. Может быть поэтому я в больнице академии. В небольшой медицинской палате нас двое. Никого нет. Только я, дверг и море чертова дневного света, льющегося из двух окон. Ну и зачем столько окон в малюсенькой комнатушке? Глупая академия! Я вновь посмотрел на Эцэля.

— Что мы здесь делаем?

Парень потряс рукой, от которой шел прозрачный проводок к капельнице возле кровати. Его лицо стало печальным. А то и немного злым, когда он посмотрел на меня. Я закатил глаза. Но даже этот элементарное движение причиняло боль. А ведь говорили мне, закатывание ничего хорошего не сулит. Так и знал! Надо поберечь глаза.

— Рассказывай!

Было ясно, что Эцэль хочет что-то сказать. Вполне возможно пожаловаться на меня. Мне говорить было больно, поэтому позволил парню вещать.

— Все из-за тебя!

Я устало вздохнул. И опять непонятная боль в груди. Закрыл глаза.

— Я думал, мы с тобой друзья! Столько зависали вместе. А ты взял и переспал с Марфой!

Глаза распахнулись от имени девушки. Перед лицом пролетели последние дни в академии. И остановился поток видений на бледном лице Марфушеньки. Я покосился на Эцэля. Тот сверлил меня взглядом. Его глаза странно блестели.

— При чем здесь это? — Мне нужна правда. Я так уже устал от лжи!

— Я любил её! — чуть не заорал парень и блестящие полоски вытекли из его глаз. — Она была такой красивой и независимой! Ее не волновало чужое мнение и она так волшебно смеялась! Я позвал её на свидание. А она не пришла… Стала избегать людей и постоянно оглядываться по сторонам… А потом…

Я мог объяснить, почему Марфушенька вела себя так. Она боялась, что тайное общество силой заставит ее примкнуть к ним. Так говорил Акке на допросе Могола. Но я не стал говорить. Все это уже не имело значения. К сожалению, уже не имело. А Эцэлю легче от этого не станет.

— Потом я узнал, что ты переспал с ней! — дверг потянулся ко мне рукой, зажатой в кулак. Но чуть не упал. Капельница натянулась, возвращая парня обратно на кровать.

— Я не знал, что ты её любил. Нужно было сказать. Я бы никогда так не поступил с другом…

— Я был так зол! Так зол, что когда пришел Акке за одной смесью, дал ему другое. Соврал, что нужно попробовать и это не страшно. Глупый эльф согласился. — Эцэль не слышал меня. Зато я ошарашенно глядел на него и не верил своим ушам. — Это правда было безвредное средство. Он расслабился, начал жаловаться, что у него проблемы в его секте. Я внушил ему, что ты виновен в их не удачах. Он ушел. Но…

Я уже понял, что было дальше. Бедный Акке, накаченный дурманом дверга, ушел. Но не меня он винил в неудачах тайного общества. Не меня. И его больной разум совершил правосудие. Правосудие над той, которая отказала.

Марфушенька. Богиня времен года. Та, которая была нужна Виде и Еле.

Он убил Марфушеньку.

Не по своей воле.

Как и Эцэль не желал ей зла.

Он ревновал.

Ревновал ко мне.

А в итоге…

Слова, сказанные с горяча, ядовиты. Поступки, совершенные на горячую голову, опасны. Опасны настолько, что могу оборвать жизнь у своих любимых. Этот закон одинаково действенен, что у людей, что у богов. Мелкая нечисть входит в это число.

Эцэль, продолжал обвинять меня. Рыдал и мечтал ударить меня кулаком. Но у меня итак все болело. Абсолютно.

На шум его истерики прибежала медсестра. Она кинулась к парню, успокаивая добрыми словами. С тревогой посмотрел на меня. Но все ее внимание занимал убитый горем дверг. Впервые, я был не против того, что мне уделяют меньше внимания.

Вот только в дверях стоял высокий худосочный мужчина-альбинос и внимательно наблюдал за мной. Я не знал его. Да, честно говоря, мне было плевать на него. Пока медсестра вкалывала успокоительное Эцэлю, я отвернулся в сторону. Хотел бы остаться не замеченным, но вышло как вышло. Я не мог еще встать.

Я прикрыл глаза, скрываясь от этого бренного мира. Из уголка вытекла прохлада. Мне было больно за Эцэля. И за остальное.

Было больно снаружи.

Было больно внутри.

Потому что я вспомнил всё.

И про себя молился, чтобы с Аной все было хорошо.

Глава 25

Я смотрелся в маленькое зеркальце, которое выпросил у медсестры, и был в печали. Под глазами фиолетово-багровые круги. Воспаленные ссадины, как не нужные трофеи. А волосы хуже метелки.

Когда Эцэля выписали, я остался один, и это было жутко.

Я остался один на один со своими пессимистическими мыслями, страхами и ужасом от того во что превратилось мое лицо. Ванька забегал пару раз. Утирая рукавом сопли, трезвонил что суматоха с Кругом не улеглась, зато нашли убийцу Марфушеньки. Сам Могол навещал меня. Как всегда собранный и серьезный, он выслушал меня об Эцэле и Акке, но сам не ответил мне на волнующие вопросы. Это было обидно. И порождало еще больше тяжелых мыслей в голове. Я не хотел сдавать дверга, но дело могло принять неприятные обороты для многих. Мне пришлось рассказать. И от этого было еще хуже.