– Но с ним это произойдет быстрее, – шепчу я и он, выдохнув и сжав зубы, отворачивается. Я надеваю шорты, сглатывая слезы, засовываю в отдельный карман сумки грязную майку и направляюсь к выходу с пляжа, оставив Марка перед непростым выбором, но все же, не удержавшись, смотрю и вижу, как он засовывает в карман так и не включенный телефон и замирает. Ему предстоит решить: надеть грязную, похожую на половую тряпку, майку или идти и пугать прохожих шрамами. Понимаю, выбор сложный, поэтому останавливаюсь и кричу:
– Если ты еще раз задумчиво посмотришь на свою футболку, прикидывая надеть ее или не надевать, я лично выкину ее в море и решу этот вопрос.
Парень усмехается и закидывает майку на плечо. Подхватывает сумку и двигается за мной следом.
– Видишь, это несложно, – довольно говорю ему, чувствуя себя сегодня победительницей.
– Нет. Это сложно, Ника, – серьезно и тихо отвечает он. – Ты даже не представляешь насколько.
– Повторяю еще раз: для бывшего солдата ты нереально помешан на собственной внешности.
Марк молчит, а я улыбаюсь. Мне легко. В душе еще остались переживания по поводу того, что мне снова придется зайти в дом. Я не хочу там находиться. И, наверное, я бы пошла сначала гулять по набережной, которая, знаю, тут тоже есть, но дальше. Это обычная пешеходная улочка с тремя кафешками и лавочками вдоль обрыва, по краю которого установлен белый заборчик. Он, кажется, один на все курортные городки. В маленьких кафе всегда вкусно кормят, я хочу сидеть за столиком и смотреть на море. Но понимаю, что нужно переодеться. Да и Марк в одних шортах точно никуда дальше дома не пойдет. А заставлять я его не хочу. Не сейчас. То, что было между нами в воде – это… я не знаю, как это назвать, но это точно шаг вперед. Небольшой, но это нечто новое: то, что мне хотелось бы сохранить. Поэтому я уверенно иду по зеленой улице в тени абрикосовых деревьев, наслаждаюсь сочным запахом плодов и с замиранием сердца сворачиваю к белоснежной калитке, около которой останавливаюсь, чувствуя, как в груди стучит сердце. Я стою с зажатым ключом в руке и понимаю, что не могу сделать шаг вперед. Вообще ничего не могу.
– Открывай, – сую ключ в руки Марку и отступаю назад. Зачем я только сюда приехала?! Наивная дура, думала смогу зайти. Нет!
Марк открывает передо мной калитку и отходит.
– Иди первым, – приказываю я.
– Что-то случилось? – спрашивает он. Я качаю головой и осторожно захожу за ним следом. Не глядя по сторонам, миную зеленый и ухоженный двор. Я знаю, за домом кто-то присматривает, да и папа сюда приезжает, а я не могу.
Мы подходим к дверям, и я, зажмурившись, захожу внутрь. Открываю глаза и выдыхаю. Тут проще. Все намного проще. Здесь нет призраков прошлого. Просторный холл, совмещенный с гостевой зоной и кухней. Диван, камин и лестница на второй этаж.
– Пошли, – я поднимаюсь наверх и зову за собой Марка.
Там две комнаты.
– Девочки – направо, мальчики – налево, – командую я срывающимся голосом. – Душ, переодеваемся и идем есть.
Марк смотрит на меня настороженно, кивает и скрывается за своей дверью, а я даю волю слезам прежде, чем захлопнуть за собой дверь комнаты, которая всегда была моей.
Я останавливаюсь на пороге и понимаю, что не могу дышать. Не знаю, чем руководствовался папа, когда тут оставил все как раньше. Нет. По его приказу, конечно, переклеили обои, поменяли мебель, но все неуловимо напоминает то время, когда целое лето мы с мамой жили в этом доме.
– Хочешь, мышонок, я почитаю тебе сказку? – Я слышу ее голос и понимаю, что крышу сорвало. Я опускаюсь по косяку на пол, закрываю лицо руками и даю волю слезам. Сдерживаться все равно не выйдет, так может уж лучше сразу прореветься и все? Только вот вряд ли облегчение наступит. Эти стены по-прежнему давят. Мне нестерпимо находиться в них.
Скидываю с себя вещи и, не переставая рыдать, иду в душ. На полотенцесушителе чистые полотенца. Пока стою под обжигающими струями, все же получается немного успокоиться, хотя настроение безнадежно испорчено. Я понимаю, что призраки прошлого от меня не отстанут. Я не смогу тут находиться, как бы ни старалась. И вряд ли к вечеру или завтра станет проще.
Горячие струи хлещут в спину, я упираюсь руками в плитку и закрываю глаза. Почему именно этот дом рождает в моей душе столько боли? Мне было девять, когда мамы не стало, я ее помню по вечерним сказкам и фотографиям в папином альбоме. Сознательную жизнь я жила уже без нее; я не вспоминаю о своей утрате большую часть времени. Почему же этот дом меня всегда выбивает из колеи? Потому что он был только нашим местом? Потому что папа тут появлялся нечасто, на выходные, а все остальное время это место принадлежало нам?