Он смотрел, как она развязала мешочек и высыпала содержимое на ладонь. Тут он неожиданно засомневался. Стоило ли дарить ей то, что не оценишь в крупную сумму денег, когда она привыкла и действительно заслуживала самых дорогих, изысканных драгоценностей? Она подняла тонкий черный шнурок, на котором висела, переливаясь, белая ракушка.
Она несколько секунд рассматривала ракушку, затем сказала:
– Я ее помню. Ты нашел ее у берега, когда впервые привел меня на пляж. – Она перевела взгляд с ожерелья на него. – Когда показал мне Хрустальную пещеру.
– Да, – ответил он, не в состоянии скрыть изумления. – Неужели ты помнишь?
Она с нежностью посмотрела на него.
– Натан, я никогда не забуду ничего из случившегося в тот день.
Положив мешочек на землю, она надела шнурок на шею. Затем подняла ракушку к солнцу и стала изучать ее.
– Как ты сделал ее такой блестящей?
– Несколько слоев прозрачного лака. От этого ракушка блестит и становится крепче. – Он откашлялся. – Я хотел подарить тебе что-нибудь на память о твоем пребывании здесь. Знаю, это совсем немного, но...
Она приложила пальцы к его губам, останавливая.
– Нет, Натан. Это ожерелье... оно восхитительно. И наполнено мыслями. Прямо как человек, подаривший его мне. Спасибо. Я буду беречь его.
Взяв ее за руку, он сделал несколько шагов назад, увлекая ее за собой, пока его спина не прислонилась к дереву. Расставив ноги, он притянул ее к себе.
– Я рад, что тебе понравилось, – сказал он, наклонив голову и дотрагиваясь губами до чувствительной, пахнувшей розами кожи за ее ухом.
По ее телу пробежала легкая дрожь, и она обвила руками его шею. Чуть отклонившись назад, чтобы посмотреть на него, она сказала:
– Кстати, кажется, моя тетя испытывает симпатию к твоему отцу.
– Прекрасно. Похоже, ему тоже по душе твоя тетя. – Он провел пальцами по ее мягкой, как лепесток, щеке. – А его сын без ума от ее племянницы.
Она приподняла брови.
– Который? У него двое сыновей.
Он знал, что она шутит, но ревность все же проснулась.
– Я имел в виду себя.
– Означает ли это, что он хотел бы, чтобы они с ней стали друзьями?
– Нет.
– Почему же?
– Потому что друзья не делают этого. – Он погладил ее грудь, дотрагиваясь до сосков через ткань платья. – И этого тоже. – Потянувшись вперед, он крепко поцеловал ее в шею.
Она откинула назад голову, утонув в удовольствии. Опустив руку, она скользнула ладонью по его органу, что вырвало стон из его горла.
– Полагаю, такого друзья себе тоже не позволяют, – сказала она хрипло.
Его пальцы приступили к делу, расстегивая пуговицы на ее платье.
– Я не уверен... сделай так еще раз, и я тебе скажу точно.
Она погладила еще раз, затем пощекотала головку кончиками пальцев.
– Нет, – выдавил он из себя, – этого они точно не делают.
– Даже если они лучшие друзья?
– Да, даже при этом.
Закончив с пуговицами, он снял с нее платье и нижнюю рубашку одним движением.
– А чего еще друзья не делают?
Он лениво провел пальцем по затвердевшему соску.
– Ты точно хочешь знать?
– Да.
Раздалось довольное урчание – он наклонил голову и обхватил губами сосок. Она бездыханно произнесла его имя, и печальное ощущение сильного желания, что он испытывал к ней, которую любил и так боялся потерять, ринулось потоком через него. Это было отчаяние, какого он никогда не переживал раньше. Он спустил платье и белье еще ниже, затем поднял ее и отбросил вещи в сторону, оставив на ней лишь чулки и высокие ботинки для верховой езды. Тяжело дыша, он положил ее ногу к себе на бедро и, придерживая ее одной рукой, второй начал гладить обнаженную спину, опускаясь ниже, к ягодицам, затем еще ниже, начав ласкать припухлые складки. Они уже стали влажными, готовыми для него. Он лишился самообладания.
Крепко целуя ее, он погрузил два пальца внутрь. Его язык делал те же мягкие ритмичные движения в ее рту, что и пальцы внутри ее тела. Она сильнее сжала руки, обнимавшие его шею, и напряглась. Он оборвал поцелуй, продолжая ожесточенные ласки и наблюдая за нараставшим в ней наслаждением, пока все внутри пульсировало от его пальцев.