Не совсем леди

Бенедикту не пришлось выбирать профессию или искать богатую невесту, потому что он наследует все имущество и средства. Средние сыновья женились на богачках, но, разумеется, их браки основывались не только на расчете, но и на взаимной любви. Однако лорд Харгейт предпочел не упоминать об этом.

Дариус относил романтическую любовь к категории предрассудков, мифов и прочей поэтической чепухи. В отличие от полового влечения, похоти и родственных чувств, которые можно наблюдать даже в животном мире, романтическая любовь казалась ему чувством, созданным больным воображением. Однако сейчас он меньше всего думал о любви, мучительно стараясь понять, что задумал его отец.

– И что я должен сделать, чтобы проявить себя?

– Недавно в мою собственность перешла одна усадьба, – не спеша произнес лорд Харгейт. – Я даю тебе год на то, чтобы она начала приносить доход. Если это тебе удастся, ты освобождаешься от необходимости жениться.

Сердце Дариуса возликовало. Вот оно – то, чего он так долго ждал! Неужели отец наконец понял, что его младший сын на многое способен?

Но холодный ум подсказывал ему: нет, конечно же, нет. Это невозможно.

– Мне кажется, здесь что-то не так, – осторожно сказал он. – В чем подвох, хотелось бы мне знать?

– Нет, это будет совсем не просто, – ответил граф. – Имение заложено вот уже в течение десяти лет.

– Десять лет? – Дариус присвистнул. – Наверное, ты имеешь в виду дом сумасшедшей старухи в Чешире? Никак не вспомню, как он называется…

– Бичвуд.

«Сумасшедшей старухой» была двоюродная сестра лорда Харгейта, леди Маргарет Андовер, к моменту кончины не разговаривавшая ни с кем, кроме своего мопса Галахада, которому и оставила все наследство в одной из приписок к весьма пространному завещанию на двухстах восемнадцати страницах. В итоге собака скончалась, а из-за приписок к завещанию, которые одна другой противоречили, имение оказалось в Чансери.

Теперь Дариусу все стало ясно.

– Неужели дом все еще стоит? – удивился он.

– Едва ли.

– А земля?

– Как ты думаешь, в каком она находится состоянии после запустения в течение десяти лет?

Дариус кивнул:

– Понятно. Ты предлагаешь мне вычистить авгиевы конюшни.

– Совершенно верно.

– Наверное, ты уверен, что для того, чтобы привести усадьбу в порядок, требуется не год, а по меньшей мере несколько лет, – усмехнулся Дариус. – Ложка дегтя в бочке меда.

– Когда-то имение приносило неплохую прибыль, так что есть вероятность сделать его и в дальнейшем вполне доходным. – Граф пожал плечами. – Лорд Литби, с землями которого имение граничит на востоке, давно мечтает прибрать его к рукам, и если ты не сможешь справиться с этим поручением, он найдет необходимые лазейки в законе и отберет его у меня.

Лорд Харгейт прекрасно знал, чем можно купить Дариуса, и не сомневался, что его трюк сработает. Любой, даже самый блестящий интеллект не в состоянии одержать верх над обычным мужским тщеславием.

– Что ж, я не могу отказаться, раз ты так ставишь вопрос. – Дариус вздохнул. – Ты даешь мне год, и когда он начнется?

– Прямо сегодня, – спокойно ответил лорд Харгейт.

Чешир

Суббота, 15 июня 1822 года

Свинья по кличке Гиацинта довольно похрюкивала в свинарнике, терпеливо выкармливая свое многочисленное потомство. Это была самая жирная и плодовитая свиноматка во всем графстве, гордость хозяина – маркиза Литби и предмет зависти всех его соседей.

Лорд Литби прислонился к стене, любуясь своей красавицей, и стоящая рядом с ним молодая женщина подумала, что у нее есть много общего с этой холеной откормленной свиноматкой. Обе они – любимицы маркиза, в обеих старик души не чает.

Леди Шарлотта Хейуард, двадцати семи лет, была единственной дочерью лорда Литби и его гордостью. Оно и немудрено: во всем, что касалось ее внешности, даже самым строгим критикам из светского общества не к чему было придраться. Шарлотта не выглядела ни слишком высокой, ни чересчур низкорослой, ни слишком худой, ни чересчур пышной. Она была само совершенство. Золотистые волосы обрамляли лицо, которое отвечало всем нормам классической красоты, привлекая взгляд голубыми глазами, изящным носом и губками, изогнутыми, как лук Купидона, и фарфоровым цветом лица. Многие женщины завидовали Шарлотте, с раздражением отмечая про себя ее доброжелательность и великодушие.

Никому из них и в голову не приходило, как на самом деле трудно приходилось леди Шарлотте Хейуард; тем более они бы несказанно удивились, узнав, что она завидует свинье Гиацинте.

– Дочка, не пора ли тебе замуж? – услышала Шарлотта слова отца.

Внутри у нее все оборвалось, а потом возникло такое ощущение, словно она, стоя у края высокого обрыва, посмотрела вниз и увидела зияющую пропасть. Тем не менее Шарлотта и бровью не повела: она привыкла скрывать свои истинные чувства, практикуясь в этом ежедневно в течение многих лет.