Не спешите нас хоронить… РЯДОВОЙ УСМАН

Пули щёлкали у самой головы. Осыпая меня брызгами мелкого щебня, смерть пела мне свою любимую песню смерти. Она солировала. Я слышал, слушал, и понимал: скоро последний куплет, ещё чуть-чуть, и мне капец!

Как мне хочется провалиться сквозь землю и остаться там навсегда! Остаться живым! Я замираю. Страх, свистнув рикошетом у уха, поборол надежду на жизнь, и я почти смиряюсь с неизбежностью скорой кончины. Всё равно, мы все умрём, рано или поздно, умрём. Все умирают. А раз так, то какая разница, как и где. Здесь и сейчас?

Нет, вот уж нет! Мне только двадцать, я даже не успел познал жизнь, как я могу познать смерть? Я еще не готов! Я должен жить!

Свиста я не услышал, мина легла несколько левее, но я почувствовал волну тёплого воздуха, прокатившегося над спиной. Меня осыпало землёй и камнями. Тонкий острый камешек кровожадным комаром впился мне в шею. Больно. Откуда шмальнул миномёт? Разрывая ржавым свистом перепонки, пролетело и долбануло ближе к дому ещё две мины. Стреляют наши! Идиоты! Здесь же я! Не хватает мне тут погибнуть смертью храбрых от этих служаков-полудурков! Поддали, наверное, по кружке для храбрости, и полезли вперёд. Идиоты! Хотя, я и сам не лучше. Сам не совсем трезвый. А как тут оставаться трезвым, когда всё вокруг глубоко нетрезвое и нелогичное?

Затекла шея. Повернув голову и придавливая правой щекой жидкую гущу глины, устроился поудобнее. Чёрт, холодно! Подышав на ладонь и похрустев костяшками пальцев, стираю с лица грязь и, массируя отёкшую щёку, задеваю локтём что-то вязкое и липкое. Что? Отодвинув от лица массу камешек, щепок и веток, улучшаю видимость. Чёрт!!! Я не один в этой воронке! Чёрт!!! Рядом, без одной ноги и головы, рассеяв вокруг себя ошпарки мяса и крупные крошки костей, лежал обезображенный двухсотый! Я даже не сразу понял, что это такое. Чёрт, двухсотый! Разодранный, обожжённый и оставленный на обглодание собакам.

Тупыми глазами осматривая труп снова и снова, определяя всё новые и новые детали его смерти, вдруг пугаюсь, что это я сам. В моём домашнем зеркале. Я – труп!

Чёрт, если я немедленно не выберусь отсюда, так со мной точно и станет, я стану им, холодным, безразличным, ничейным трупом! Меня накроет миной, порвёт пополам и засыплет щебнем, а мама получит от военкома письмо, что сын её пропал без вести или хуже того, дезертировал, стал СОЧником, предателем, изменником Родины. Для неё, бывшего советского гражданина и патриота, это станет шоком, последней каплей. Она так и не знает, что я на войне. Она сейчас сидит дома, пьёт чай с вишнёвым вареньем и смотрит новости по нашему старому чёрно-белому телеку. Сидит и думает, что не повезло матерям, дети которых воюют в Грозном, и что так хорошо, что её улымка сейчас на учениях в Свердловске. Она пьёт чай, смотрит на меня по телевизору, и думает, что меня там нет! Кто-то стучит в дверь. Выглянув в окно и увидев ветхий УАЗик председателя колхоза у нашей калитки, мама удивляется, что он подъехал так рано. Его, обычно, и днём с огнём не сыщешь, а тут, пожаловал! "Наверно, телята приболели, придётся пораньше пойти на ферму, подкормить", – думает она. Не ожидая подвоха, уверенно открывает дверь: "Проходите". Едва ступив на порог, пряча глаза и стараясь не дышать, седой приземистый председатель суетливо протягивает ей сырую измятую бумажку с большой прямоугольной печатью в левом верхнем углу. "Извини меня", – шепчет он и, спотыкаясь на каждой ступени крыльца, спешит вниз. "Чего он, опять перепил что-ли", – мама, чтобы не разбудить отца, не включает свет, а надевает очки, подходит к телеку и пытается читать при его тусклом мерцании. "Аллах!" – вдруг кричит она, роняет бумажку, хватается за голову и медленно сползает вдоль стены на ковёр. Из спальни, громко топая, выбегает отец. Он наклоняется к маме, кладёт свою большую тёплую ладонь ей на лоб. Она открывает глаза и указывает на бумажку. Отец осторожно поднимает маму, помогает ей прилечь на диван, садиться рядом на пол и начинает читать…

– Усман, ща жарко будет, гасись! – кричит кто-то из-за стены. В проём забора вставляют пяток стволов калашей и открывают массированный огонь по дому и постройкам. Несколько бойцов палят навесом из подствольников. Поставив РПК на забор сверху, Сосед бьёт длинными и орёт матом. Ему помогают остальные. Их пули и гранаты быстро перекраивают красивый фасад в решето. Крошки стекла, кирпичей, раствора и цемента рикошетят фейерверком. Ветки садовых деревьев срезает невидимой рукой осколков, оставляя тонкие стволы уродливо-голыми. В нескольких местах проваливается крыша. Внутри что-то взрывается. Чёрные клубы дыма встают столбом и загораживают чистое морозное небо. Я немею от страха и теряю способность двигаться. Меня разбивает паралич.

– Беги! Давай! Быстро!

Повтора спектакля не жду. Выпрыгиваю из воронки и бегу назад к забору. На автопилоте: без мыслей и без цели, забыв о недавнем приступе отчаяния и страха.