Не спрашивайте меня ни о чем

И самое удивительное, я был даже рад, что так получилось. Возможно, это не то слово.

Я отвернулся.

Слышал, как она надевала платье, закрывала шкаф, причесывалась, отворачивала пробку флакончика с духами, завинтила, затем стало тихо, и теперь я не знал, что она делает.

— Я боюсь, Иво… — проговорила она. — Ты такой сильный, и ты так нежен… Ты тянешь меня в какую-то пропасть… У меня кружится голова… Я боюсь за себя…

— Беда в том, — тихо сказал я, — что я входил через окно. Так было дважды, и оба раза начиналось что-то прекрасное… А потом вдруг я снова оказывался в серых буднях. Нехорошо входить в комнату через окно. В следующий раз я войду в дверь. Потому что как можно иначе отнестись к человеку, который проникает в комнату, как вор, через окно? Он ведь может бог знает чего наделать… Лучше с таким даже не разговаривать.

— Я боюсь… Произойдет то, чему, наверно, лучше бы не происходить… Я боюсь за нас обоих…

Она взъерошила мою свалявшуюся гриву и погладила по щеке.

Я стал вылезать в окно. Чувствовал, еще немного, и на глазах у меня выступят слезы.

— Сегодня не будем думать ни о чем! — воскликнула она с каким-то отчаянием. — Сегодня наш день! Верно, Иво?

— Хм-м…

— Договорились?

— Н-да…

Ее довольно долго не было, а когда вышла, опять была веселой, улыбающейся. И я тоже стал вдруг таким же, выкатил из сарайчика спортивный велосипед, и мы поехали к моим друзьям в Пабажи.

Кто-то сказал Эдгару, будто бы на Видземском побережье сейчас угорь идет на донку. Мне не верилось, но ребятам эта идея крепко втемяшилась в головы, и выбить ее оттуда мог единственно лишь печальный опыт.

Диана сидела на раме, я мощно крутил педали и смотрел то на ее затылок, то на улицу.

У магазина остановился.

— Что ты собрался покупать?

— Надо как-то спасать голодающих. Они ведь собрались питаться пойманной рыбой…

Купил копчушек и консервов, две бутылки вина.

Ухнул на это почти до копейки все скопленное за неделю.

— Что за бутылки?

— Вино.

— Ах ты, пьянчужка мой милый, — изучив этикетки, сказала она. — Крепленое дуешь!

— Другого не было, — стал оправдываться я.

— А вообще-то, зачем оно тебе?

— Почему — мне? Другим тоже.

— Вот эта гадость?

Она презрительно усмехнулась, и мы поехали дальше. И как это ни странно, но я уже знал, что не выпью ни капли. И мои друзья тоже не выпьют.

На мостике через Петер-упите резко затормозил.

— Что случилось?

— Ничего, — сказал я. — Что особенного может случиться в наше время?

Достал одну бутылку и бросил в речку.

Она молча посмотрела на меня, и я даю голову на отсечение, что ее глаза в тот миг смеялись.

— Вот так мы и загрязняем окружающую среду, — пробормотал я и выбросил вторую бутылку.

Мы покатили дальше, и на горку, где белая церковь, я въехал неожиданно легко. То ли потому, что был зол, а может, оттого, что груз стал на две бутылки меньше.

Я толкал по песку у самой воды велосипед, Диана тащила авоську с продовольствием, палило солнце, и я чувствовал себя в дурацком положении.

Насколько хватало взгляда как в одну, так и в другую сторону, редкие на пустынном берегу люди, похоже, не занимались больше ничем, как только загорали и купались.

Внезапно из сосенок на дюнах раздался крик:

— Иво-о!

Там стоял Эдгар и размахивал руками.

— Как клюет, старики? — крикнул я. — Рыбы столько, что пришлось всю отпустить? Что-то я ее тут не вижу!

— Клюет обалденно! — прокричал в ответ Эдгар. — Кило копченого окуня! Треска в масле и в томате! Две бутылки вина! И в придачу зубастый малый, чтоб схарчить его без соли в голодуху!

— Угорь берет лучше всего под вечер, — пояснил Яко. — Когда водичка тихая, теплая.

Они удобно расположились в тени сосенок. Поставили палатку. Подготовили площадку для костра. Натащили хвороста. На солнце блестел котелок, надетый на колышек. Была даже натянута веревка, на которой покачивались излишки одежды.

— Вы тут не одни?

— С нами… девушки… Сейчас подойдут.

Они стали вдруг неожиданно галантны. Не «девчонки», а «девушки». Наверняка сказалось облагораживающее влияние Дианы.

Меня прямо-таки поражало, насколько свободно, непринужденно она себя чувствовала. С самого первого момента, как только познакомил ее с Эдгаром и Яко, она мгновенно преобразилась. Она как бы превратилась в школьницу.

Все весело несли разную чушь и дурачились, а я незаметно отошел в сторонку. Они остались втроем. Это же надо! Готов голову дать на отсечение, что ни один посторонний человек не обнаружил бы ни малейшей разницы между нею и нами. И точно так же готов дать голову на отсечение, что ее не обнаружили бы и Яко с Эдгаром.

Диана была моя девушка. Такая же, как я. Такая же, как они. Такая же, как мы.

Послышались голоса, смех.