Не спрашивайте меня ни о чем

Мне было одиннадцать лет. Мы с другом целый месяц копили деньги, а потом отправились на поиски приключений. Короче говоря, смотались из дому, никому не сказав ни слова. Как мы провели время, неважно, но через два дня, когда кончились деньги, вернулись восвояси.

Это было днем, и дома никого не было. Я юркнул в свою комнату, залез в постель и усталый заснул.

Проснулся от шума. Хлопнула наружная дверь. По шагам понял: пришел из школы мой брат Эдис. Я отвернулся к стенке и, когда братец вошел в комнату, притворился спящим.

Он подошел ко мне, но я спал. Он отбросил простыню.

И тут я взвизгнул от боли. В руке у него был ремень, и я взвизгнул еще раз.

— Эд! — заорал я, но получил новый удар. Я вскочил, но его рука схватила меня за шиворот и придавила лицом к подушке. — Эд, братец, милый! — верещал я, заливаясь слезами. — Прости, я больше не буду! — Новый удар чуть не прошиб меня сквозь кровать. Я извивался, вырывался, но рука брата придавила мое лицо к подушке, и я ничего не мог поделать, потому что он был на пять лет старше и сильнее меня. — Эд, Эдик, братец, не надо! Я никогда больше не буду так делать, прости, пожалуйста, братец! — Но братец и слушать не желал, пока мне не удалось вырваться и залезть под кровать.

Наконец я, к величайшему своему счастью, услыхал, как он вышел из комнаты и запер дверь, так и не проронив ни слова.

И тогда меня обуяла неистовая злоба. Я ругал его последними словами, грозился оторвать ему голову, кричал, что вот подрасту побольше и разобью ему морду в кровь и повыбиваю все зубы, я пинал ногами дверь, но никто не приходил, и у меня зверски болела спина.

Я бросился на кровать, яростно лупил подушку, воображая, будто это Эдис.

Вернулись папа с мамой, но никто не отпирал мою дверь и не шел ко мне.

На землю опустилась ночь, и я уснул, лежа на животе, ненавидя весь свет.

А среди ночи ни с того ни с сего проснулся.

Кто-то сидел у моей постели. Я приоткрыл левый глаз на одну тысячную его часть и на одну тысячную долю секунды и тотчас закрыл. Кто-то переставил стул от противоположной стены и сидел подле моей кровати.

И руки прикоснулись к моим ноющим плечам, нежные, как лепестки роз, и не сказали ничего. Я тоже молчал, лежал, будто не просыпался и не ощущал прикосновения рук. И потом, сам не знаю почему, повернулся на бок и что-то пробормотал, словно бы во сне, словно бы нечаянно взял Эда за локоть и затянул его руку под себя, и почувствовал его ладонь у моей щеки. И так я лежал целую вечность, пока вдруг не разрыдался, долго не мог успокоиться, и слезы весенним дождиком брызнули из глаз, а рука братишки так и оставалась у моей щеки, и другая лежала на плече, и я плакал целую вечность, а Эдис целую вечность сидел у моей кровати, пока я не уснул с солнышком в сердце.

Фред проводил меня до остановки.

Троллейбус пришел битком набитый, но кое-как удалось втиснуться. Когда дверь уже закрывалась, я заметил, что сзади идет еще один, тот же номер.

На следующей остановке выскочил, чтобы пересесть. И тут на меня наскочили Сармите с Марой из нашего класса.

Сармите так уж была рада, так рада! Я их ангел-спаситель. Взглянув на Мару, по ее лицу понял, что в моей спасительной миссии надобность не так уж велика и Сармите просто играла. Я опять подставил язык холодным пушинкам.

Ах, неужели это так вкусно?

— Да, да, — прошепелявил я с высунутым языком.

А чем я занимаюсь?

— Еду домой.

Ее, видите ли, пригласили в гости, одной идти неудобно, и я должен ее выручить. Ради бога! Очень, очень прошу тебя! Я покосился на Мару, и лицо ее стало еще кислее, так как, по-видимому, теперь решалось, пойдет ли Сармите со мной или с нею. Я втянул язык и сплюнул. Мара с неожиданной обидой сказала «всего наилучшего» (не из-за плевка, конечно), и я остался с Сармите вдвоем. Мне не оставалось ничего другого, как согласиться, хоть я не очень-то люблю ходить в гости к незнакомым.

В портфеле у Сармите оказалась бутылка шампанского. Она переложила ее в мой, и мы пошли в гости.