Не стал царем, иноком не стал

Литов Михаил Не стал царем, иноком не стал

Михаил Литов

Не стал царем, иноком не стал

Однажды Зоя будила своего мужа Милованова, выводя на его лице узоры какой-то щекочущей пуховой вещью. Она посмеивалась, как птичка, звонко и рассыпчато, так что выходил уже щебет.

- Ваня!

Иван терпел, цепляясь за сон, а потом вдруг сердито вскинулся:

- У меня почти что бессонница, и по жизни это для меня беда, а ты будишь! Что за неуважение? Обнаглела, да?

Иными словами, не принял во внимание, что у жены могли быть веские причины потревожить его. Но большой вклад Зои в сокровищницу семейной жизни достойно венчался объемистой и задорной гористостью зада, путь превращения которого из более или менее обыкновенной материалистической штуки в несомненный символ в глазах мужа интересно было бы проследить, да только тут важнее прежде всего отметить, что этому символу Милованов имел давнюю привычку поддаваться как предвкушению большого и сильного наслаждения. Вопреки сказаниям о неохватности жены, а она сама весело и охотно их распространяла, Милованов легко заключил в объятия ее талию и, не задумываясь в этот раз о безуспешности поисков очертаний последней, опрокинул толстуху на диван. Она с дрожащим писком повалилась в пропасть утех.

Стало хорошо в семье. На исходе телесного коловращения Зоя спросила:

- Бывал ли ты в Остафьево, Ваня?

- А как же! - ответил Милованов. - Там Карамзин написал "Историю государства российского". Это для меня важно. Я там бывал. Там и Петр Андреевич Вяземский бывал, имея на то особые причины.

- А в Мураново?

Милованов облизнулся от сладости воспоминаний, которые так расшевелила в нем добрая жена, и как будто разглядел нечто исторически былое сквозь мутноватую толщу нынешней обыденности.

- У Тютчева? Ну, как же, бывал и в Мураново. Там Баратынский бывал еще.

- И в Мелихово?

- Баратынский? В Мелихово? Или я в Мелихово? А почему ты спрашиваешь, Зоя? - беспечно смеялся мужчина.

Зоя прижалась щекой к его плечу, пряча лукавую усмешку.

- Я купила машину, Ваня, - ответила она. - Теперь мы где хочешь побываем! Иное место еще только снится тебе, а мы все равно что уже мчимся туда.

Потекли события из дней и дни из событий, и словно в неведомой мастерской отливались, после тщательной подготовки, убедительные формы этих дней и событий. Жена принялась водить машину, рассказывая, что пора бы выбраться и за границу. Милованов возражал:

- Я кое-где побывал там. Знаешь, путешествие из Москвы подалее Петербурга. Чуждо! Мне надо в Вологду, в Ярославль...

- Объездишь их, а дальше что?

- Россию не исчерпать.

Зоя, само нетерпение, гоняла машину бешено, негодуя на всякие московские ограничения скорости. Она теперь торжествовала, взяв власть над ладно скроенным металлом, и Милованова призывала разделить с ней удовольствия этого рода искусства. Но Милованов коснел, и обаяние шоферской профессии не простиралось на него. А если он порой загадывал себе загадку, как бы ему добраться до тех или иных древностей, указанных в путеводителе отдаленными от Москвы, так ведь простой ответ раскрывался достаточно для его целей густой сетью железных дорог, и только с появлением машины он стал в этом вопросе чуточку зависеть от жены. Но и в косности Милованов оставался легким на подъем человеком. С другой стороны, Зоя, став деловой дамой и владелицей машины, все же больше напирала на живое и уже бескорыстное счастье, которое ей приносила возможность быстро перемещаться в пространстве, а чтобы почаще подтверждать его для себя, почти никогда по-настоящему и не капризничала в ответ на паломнические проекты мужа. Нет, бывало и так, что взвоет она, зло выговорит мужу за его страсть ко всяким усадьбам и монастырям, даже укорит в том смысле, что и возраст у него уж не тот, чтобы горячиться из-за практических, можно сказать, пустяков. Но, отведя душу, садилась за руль, мчалась и там где-нибудь, в монастыре ли, в усадьбе, в дворце ли старинном, добросовестно ликовала и всем сердцем предавалась открывшейся ему красоте.