«Не стояли звери около двери...»

- Что ж тут сказать... Оригинальный подход... Использовать мои опусы о будущем, чтобы фактически укрепить ваш нынешний режим...

- Наш общественный и государственный строй, -поправил он. - Привыкайте к правильной терминологии, Николай Львович. Как будущий наш сотрудник.

- У вас богатая фантазия. - Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться. - Писатель-фантаст на службе у ПГБ! Павел Петрович, а вы сами фантастику писать не пробовали? На бытовые темы, так сказать, ближнего прицела?

- Увы, я реалист от рождения и по воспитанию. И твердый прагматик. Но с хорошо развитой интуицией. -Он заулыбался. - Говорю это без ложной скромности.

- И что же, эта ваша интуиция подсказывает вам, что я начну работать на госбезопасность?

- Непременно начнете, - в голосе его прозвучала абсолютная убежденность в сказанном. - И чем скорее начнете, тем будет лучше. И для вас, и для нас.

- Гм... Откуда такая уверенность? - Я и в самом деле был слегка обескуражен.

- Я уже довольно долго изучаю вас, Николай Львович. Заочно, конечно. Вы не созданы для борьбы с Советской властью. Легкая фронда - это да. Это для вас. На кухне пошептаться, фигуру из трех пальцев в кармане показать, пару рассказиков с антисоветским подтекстом в каком-нибудь подпольном литературном альманахе тиснуть... Вот, по сути, и вся ваша оппозиционность.

- А вот посмотрим, - попытался задиристо возразить я. Собственный голос почему-то показался мне совершенно чужим. - Жизнь не заканчивается сегодняшним днем!

- Тюрьма, суд, колония, ссылка... - Павел Петрович продолжал, словно и не расслышал моей реплики. - А потом - общественная опала и безвестность. Николай Львович, разве вы о таком будущем мечтали, когда посылали ваш первый рассказ в редакцию «Техники -молодежи»? Да, да, тот самый, который тайком писали во время лекций по научному коммунизму на пятом курсе в институте.

Я чуть воздухом не подавился. Это-то откуда ему известно? Кто-то из сокурсников стуканул? Не иначе... Гм, староста нашей группы Валька Мартиросян, говорили, в первый отдел постукивал...

Синицкий тем временем продолжал:

- Долгие годы за решеткой, потом несколько десятилетий в какой-нибудь деревне Мухоморово в восточносибирской глуши. Там, где из произведений литературы в местной клубной библиотеке есть только сборник постановлений пленумов нашего ЦК за прошлую пятилетку. А черно-белый телевизор - только в кабинете председателя местного леспромхоза. Хамство, бескультурье, всеобщее пьянство... И, разумеется, полная невозможность писать. Поверьте, уж об этом тамошние кураторы позаботятся в первую очередь. Ведь намного проще лишить вас возможности кропать ваши чудные опусы, чем потом перехватывать на пути за рубеж ваши рукописи. Перефразируя Козьму Пруткова, руби под корень!

Он замолчал. Некоторое время буквально буравил мое лицо цепким взглядом. Потом его губы тронула едва заметная улыбка:

- А вы даже слегка побледнели, Николай Львович. Что, слишком мрачную картину вашего ближайшего будущего я вам нарисовал?

- Да, мрачновато, - согласился я и закашлялся. В горле совершенно пересохло.

- Поверьте, в реальности все будет еще хуже. Не факт, что во время отсидки в колонии вам не навесят дополнительный срок. Ничего не стоит подвести человека под статью, если он уже за решеткой.

Я оцепенел. На меня словно обрушился ледяной шквал из моего собственного и весьма вероятного завтра.

- Но альтернатива этому мрачному будущему все-таки есть! - Павел Петрович угадал мои мысли. Он щелкнул пальцами - совсем, как фокусник, который собирается достать из перевернутой шляпы белоснежного крольчонка и предъявить его зрительному залу. - Тюрьма или свобода, забытье или слава... Выбор теперь будет зависеть только от вас, Николай Львович!

- И в чем конкретно состоит эта ваша альтернатива? - Я сглотнул сухой ком в горле. - Что я должен сделать, чтобы выйти из этих стен?

- Как я уже говорил, мне вовсе не интересны мелкие секреты вашей писательской тусовки, Николай Львович. - Он обошел письменный стол и уселся напротив меня. - Мне нужно только одно: чтобы вы -негласно, разумеется, - дали свое согласие и в дальнейшем писать так, как пишите сейчас. Мне нужно ваше согласие и в будущих книгах развивать тему маленького человеке из нашего светлого завтра.

- И это все? - не поверил я. - И я могу быть свободен?

- Да, но не сразу, - брови его слегка сдвинулись к переносице. - Правила игры есть правила игры. Их не может нарушить никто. Ни я, ни вы. Вам предстоит пройти через суд, и вы получите свой срок. Стандартный срок. Лет пять-шесть, не больше.

- Тогда какой смысл... - начал было я, но Павел Петрович резко прервал меня:

- Не спешите с выводами, Николай Львович! Ваш суд и тюремный срок уже давно предопределены. Как всегда будет шум в западной прессе о репрессиях интеллигенции в нашей стране, слегка пошумят в подполье ваши фаны, всплакнет в подушку о загубленной жизни молодого и интересного писателя парочка-троечка девиц, из числа ваших почитательниц... Но это все для публики. Как сцена в пьесе с плохим сюжетом - предсказуемо и банально.

Он сделал паузу, потом продолжил: