Не страшись урагана любви

— Заблуждение Руссо! Ты имеешь в виду, что все еще веришь в «благородного дикаря»?

— Вовсе нет, ни капельки. Я знаю, что они негодяи, животные. Но таковы же и честолюбивые, умные и талантливые. Именно их беспомощностьпугает меня. Они ничего не могут сказать о том, что им поможет. И будет хуже. Это Век Будущего, боюсь, и этого будет так же много в мирное время, как и в военное.

— Но так ведь всегда было.

— Но не так же. Если Август Цезарь убрался с большей жестокостью, чем люди позволят Гарри Трумену или генералу Эйзенхауэру, у него все-таки не было современных средств обмана, навязывания людям своего славненького портрета.

— Я люблю красивых людей, — пробормотала ему в рукав Лаки.

— К несчастью, их не очень много в мире.

— Ты такой, — сказала Лаки.

— Я? Конечно. Я знаменитый. И если ты становишься знаменитым, как я, это почти так же хорошо, как быть политиком. У тебя нет этой проблемы. Быть никем больше. Люди, чьи газоны ты привык косить, и битвы, в которых ты участвовал, и вот они приглашают тебя обедать, чтобы показать тебя людям, чьи газоны ты не косил. Они избирают тебя в Клуб. Черт, однажды я даже играл в покер с генералом, после того, как стал знаменитым.

Лаки фыркнула. Она снова стала беспомощной, напуганной и растерянной маленькой девочкой.

— Ну и что в этом такого?

Такой странный вопрос.

— Ничего. Я в почете. Я его заслужил!

— Все равно, ты не такой, как старший Хантурян. Ты никогда не был никем.

— Да нет, был! Я хорошо помню.

— Почему, как ты думаешь, он не женат?

Грант ощутил укол опасности. Он ужесточил свой голос и сделал его аналитическим.

— Легко понять. Ты видела мамочку? Она верит в «Семью». Имея в виду своюсемью. Она никого из этих мальчиков не выпустит из-под крылышка. А если она скажет, то Старик, даже если он не хочет этого, не даст им денег. У них нет ни шанса.

Он подождал, но Лаки не сделала очевидного сравнения.

— Я ненавижу свою мать, — вместо этого прошептала она ему в плечо. — И она меня ненавидит. Мы понимаем друг друга, только я это признаю, а она улыбается своими тяжелыми, глупыми, самодовольными глазами и говорит, что любит меня. Как я могу кому-то доказать, что это не так? Все, что она сделала, чтобы меня обидеть, она делала «для моего же блага»! Люди этому верят, Единственное, что она по-настоящему любит — это свою собственную невежественную, алчную глупость. Но это недоказуемо.

— Судя по всему, она не похожа на женщину, которая даст нам на свадьбу десять тысяч долларов, — сказал Грант, неожиданно вспомнив, как старик Фрэнк Олдейн пьяно кивнул в знак согласия, когда он сказал то же самое.

Короткая пауза.

— Это была ложь, — ответила Лаки. — Скорее всего она даст пару маленьких безделушек из серебра, которые собирал папа. — Еще одна пауза. — Я лгала тебе, потому что думала, что это поможет выйти за тебя.

Машина миновала Теннисный клуб, въезжая в город. Грант несколько мгновений не отвечал. Потом рассмеялся.

— Ну, не беспокойся из-за этого.

— Я не беспокоюсь из-за этого, — сказала Лаки. — Я переживаю за нас.

В отеле, оказавшись в номере, она прильнула к нему, еще теснее, чем в машине.

— Мы не должны позволять им разрушить нас. Они сделают это, все они, если мы дадим им хоть полшанса. Я не могу защитить себя от «них». Но вместе мы, может, сумеем. Я немного пьяна. Мне здесь не нравится. Пожалуйста, давай уедем отсюда. Пожалуйста!

«Они», понял Грант, это почти каждый, каждый, кто хоть раз заработал доллар на другом человеке, каждый, кто хоть раз воткнул в другого штык, каждый, кто хоть раз потребовал верности от другого, каждый, кто хоть раз поддержал жизнь, или часть тела, или банковский счет, или самого себя за счет другого, просто почти каждый, другими словами, начиная с ее матери, ее подруг, учителей и школьных подруг, университетских профессоров и прочих, вплоть до Палаты представителей, Сената США, избирателей, особенно избирателей, кто знает? даже самого президента — если бы только о ней знал. Но тогда он не должен был узнать о ней, а? Как и все остальные. Все они знали, что она где-то существует. И можно продолжать и включить английских банкиров, коммунистический президиум, все армии в Европе, все церкви, Арабскую Лигу, Израильскую Армию, социальную структуру красных китайцев, и каждое завывающее племя в Африке. Плюс НААСП, Черные Мусульмане, Клан, Джон Уэйн и Общество Берча. Грант понял, потому что у него самого большую часть жизни было такое же чувство. И более пяти лет службы в ВМФ США и сражений за Демократию облегчили его.

Паранойя, мистер Аналитик? Ты любишь свою жизнь. Любишь свою миленькую задницу. Условие Современного Человека. И ты показываешь мне, мистер Аналитик, что человечество, о котором ты говоришь, не имеет ни потребности, ни необходимости разрушать, вплоть до малюсенького слова, и никогда не возражало против атомных бомб.

— Уедем, — сказал он. — Завтра же. Сразу утром. Обещаю. Идем в постель и дай мне обнять тебя.