Не страшись урагана любви

— И еще. Я хотела поговорить с тобой о работе, — сказала Кэрол Эбернати. — Все другое, все остальное, все это ныряние, даже брак, все это неважно по сравнению с твоей работой. Когда ты собираешься вернуться к работе?

— Когда захочется. Но не сейчас. И еще. Тебе следует понять, что теперь, когда я женат, у тебя больше нет права даже спрашивать о моей работе. Это забота моей жены. С этого момента я иду своим путем. — Это было жестоко, но он должен был это сделать. Более того: хотел это сделать. Ей нет до этого дела. Достаточно странно, но она не ответила на его отпор.

— Еще одно. Бонхэм. Он вытягивает из тебя все деньги, какие только может, он продает тебе то, что тебе не нужно, и даже учит неважно. Я ошиблась, когда вас познакомила.

— Я позабочусь об этом тоже, — ровно произнес он. — И это теперь не твое дело. Теперь позволь мне еще кое-что объяснить. Я приехал сюда только потому, что хочу защитить твою репутацию. Твою и Ханта. Этот парень из «Тайм», которого я встретил в Кингстоне, и, очевидно, многие другие, почти две трети Нью-Йорка, если быть точным, кажется, считают, что мы были любовниками. Так что у тебя выбор простой. Ты или ведешь себя прилично, заткнешься и защитишь себя, или продолжаешь делать то, что делаешь сейчас. Не забывай, мы вполне можем жить через дорогу от тебя в Индианаполисе. Как, по-твоему, это будет выглядеть, если мы тотчас переедем к Бонхэму? Или еще лучше — в «Вест Мун Оувер»?

— Не очень хорошо, — сказала Кэрол, — конечно.

— Особенно, если местный парень из «Тайм» нанял здесь шпионов следить за всеми нами. Они просто мечтают сделать из всего этого сюжетец. Ну, каков выбор?

Она не отвечала и просто стояла, высокомерно наклонив корпус вперед, и слушала с широко раскрытыми глазами, а на губах играла слабая, печальная полуулыбка.

— Ты рассказал Лаки о нас? — спросила она.

— Не твое дело. Еще нет.

— Надеюсь, и не расскажешь, — проговорила Кэрол.

— Это я буду решать.

— Потому что чем меньше людей знает об этом, тем меньше...

— Я же сказал, что решать буду я.

Кэрол Эбернати промолчала.

— Ну, увидимся, — сказал Грант, помахал рукой и ушел. Это был его последний разговор с ней.

Так что у него были причины считать, что все будет хорошо, по крайней мере, пока они живут здесь. Затем, на третий день шторма он уехал в город повидаться с Бонхэмом и поговорить насчет погоды и насчет работы.

В эту штормовую неделю дождь вовсе не шел непрерывно, и как раз в этот день и в это время стояла прекрасная погода. Дожди освежили весь город, прибили пыль на улицах, хотя воздух и спал сырым и очень душным и с вершины холма хорошо были видны груды темных облаков, проплывающих в величавом гневе на юго-восток, а с них к океану тянулись косые синие ленты дождей. Бонхэм, бездельничавший с Орлоффски в магазине (дружок-мореплаватель уехал на автобусе в Кингстон), сказал, что только через три дня после ухода фронта поверхность моря успокоится настолько, что появится надежда нырять. Когда Грант вернулся на виллу и пришел в Коттедж, Лаки рассказала о происшествии.

В горах, пока он был в городе, опять прошел дождь, и в самый разгар хлещущего ливня в дверях появилась Кэрол Эбернати в теплом пальто Ханта, которое было ей маловато, и в растрепанных старых теннисных туфлях на босу ногу. Коротко остриженные волосы с вовсе не неуместными седыми прядями облепили череп, и она была вне себя. Она сказала, что пришла за своими чемоданами. Если Рон Грант достаточно большой, достаточно взрослый и достаточно зрелый для брака и ответственности за жену и семью, то он достаточно большой, достаточно взрослый и достаточно зрелый, чтобы покупать себе чемоданы самому, а не брать у нее, и она хочет, неистовствовала Кэрол, хочет немедленно их забрать. Лаки была одна в комнате (Мэри-Марта, которая пришла в ужас от всего этого, была на кухне) и понятия не имела, что ее взбесило.

— Это ее чемоданы? — спросила она.

Грант подумал, а потом был вынужден пойти и посмотреть.

— Фактически, это ее чемоданы, — сказал он вернувшись. — Я их ей купил. Это такие же, как были в Нью-Йорке. Но я не знаю, чего она вопит, никто в нашей... никто в нашей семье не обращал внимания, чей чемодан он прихватил в поездку. — Очевидно, добавил он, Лаки не отдала их.

Нет, сказала она, не отдала. Она сказала, что не свои вещи она не может отдать, что нужно подождать Гранта и поговорить с ним, на что Кэрол ответила, что в таком случае она возьмет их силой.

— Нет, — сказала Лаки. Она обращалась с ней, как с непослушным ребенком. — Послушайте, Кэрол, вы же не станете драться со мной из-за пары чемоданов. Рон через час вернется. Если они ваши, он отдаст. Заходите, садитесь, выпейте со мной и подождите.

При этих словах Кэрол Эбернати уселась на ближайшую кушетку и разрыдалась.