Не страшись урагана любви

— Черт, она вылетела, как пуля... И облако... там вообще ничего не видно... кроме этого сумасшедшего, который высунул голову и вертел ею, как проклятый турист!

— Ну, все это довольно академично, — сказал Бонхэм. — Думаю, ты серьезно ошибся в расчетах. Сейчас смажем порезы.

— Ну, а я говорю, что нет. Я говорю, что нет, потому что все обернулось так, как я предвидел. — Теперь он уже был вне себя. Вся эта суматоха. Он не хотел, чтобы кто-то узнал. Орлоффски разрушил до основания чувство удовлетворения, которое у него возникло.

Бонхэм уставился на него. Все это время он был каким-то могильно-мрачным; и в то же время где-то в глубине таилось нечто иное — молчаливое, тайное, гордое и довольное понимание действий Гранта, и это почему-то не нравилось Гранту, вообще не нравилось. Своего рода чувство одобрения и братства — не зафиксированное и которое понимали только они, — и оно вынудило Гранта думать, пока они разговаривали (достаточно любопытное направление мыслей), о Летте Бонхэм и о том, что она говорила Лаки насчет своего мужа, и это, естественно, заставило его задуматься о своих взаимоотношениях с Лаки. Бонхэм ухмыльнулся, и неприятное ощущение у Гранта усилилось.

— Слушай, — сказал большой человек, — я сам люблю убивать акул. Обожаю их убивать. Но тут есть вещи, которые нельзя принять, понимаешь? При таком выстреле ты чуть переступил грань. Тебе надо было вернуться и позвать меня. Мы бы взяли бразильскую остроту и...

— Слушай, — тихо сказал Грант, — меня что, наказывают? Да, я знаю, что ты командир корабля, и в море мы обязаны повиноваться твоим приказам. Но относится ли это и к подводному плаванию? Я имею в виду, меня что, приговаривают к заключению? Мне теперь не дадут акваланга? Или мне снова надо ходить в школу?

— Да ради бога, конечно, нет, — ухмыльнулся Бонхэм. — Я только просто...

— Тогда я могу взять акваланг? — спросил Грант. — Я бы хотел вернуться в воду.

— Давай, — сказал Бонхэм, и на его лице появилась та же ухмылка.

Грант кивнул: «Спасибо», — и пошел менять баллоны.

Лаки, конечно, взбесилась. Из-за инцидента с акулой. Она внимательно выслушала все разговоры. А когда он брал новые баллоны, она подошла к нему.

— Я думаю, ты и вправду сумасшедший, — сказала она. Грант продолжал работать, и она отошла. Она подошла к ожидавшей ее Ирме, у которой был вид доброй еврейской мамы, которая хочет, но не может помочь. Он не стал даже смотреть на них.

Но когда он снова очутился в воде, с ружьем в руках и ножом у ноги, он подумал о сказанном ею. Впервые он усомнился, выслушав Орлоффски — того, кого он до сих пор считал абсолютно храбрым, абсолютно храбрым в физическомсмысле этого слова, пусть даже и глупым, — и вот он-то сказал такое о сделанном. О нем и об акуле. Слова Лаки усилили сомнения. Может, он и впрямь тихо сходит с ума? По-своему? Откуда знать? Тому, кто сходит? Может, так и есть; может, он впрямь свихивается из-за проблем со своей женщиной, со своей женой, со своими рогами, с этой поездкой, с этим плаванием, с этим Бонхэмом. Может быть, так и есть. Теперь он стал безрассудным, по-настоящему безрассудным, да имел он их всех, и он плыл к другому рифу, западнее того, где он увидел акулу. Он был готов ко всему, практически ко всему. К несчастью, а может быть, к счастью, он ничего не встретил. Ничего особенного. Он застрелил четырех омаров (маленькие бикини не удержали бы больше четырех хвостов) и одного крупного окуня и, схватив его за глазные впадины, потащил его к кораблю. В это время вернулись и все остальные. Вскоре они подняли паруса и поплыли обратно, а через час они были на пристани Гринов на Северном Нельсоне, все паруса были свернуты, все готовы были расслабиться, выпить, повеселиться, поесть и все такое.

— Я иду на метеостанцию и отправлю радиограмму, — сказала Лаки, едва они сошли с пристани на усыпанную белой коралловой крошкой дорогу к отелю.

Грант остановился. Бен и Ирма шли впереди. Сзади никого не было. Несмотря на тон, решительный, вполне решительный, на лице у нее, на ее красивом итальянском лице было выражение какого-то странного призыва. У Гранта неожиданно возникло ощущение, будто он никогда раньше ее не видел, будто он только что ее встретил. У него возникло желание, дикая идея представиться ей. Но вместо этого он промолчал.

— Станция позади отеля, — сказала Лаки, будто он этого не знал, — я пошла отправлять радиограмму.

Грант кивнул.

— Давай, — сказал он с застывшим взглядом. — А я, я возвращаюсь на лодку — на корабль— и выпью с ребятами. — Он развернулся, чтобы идти.

— Нет, я не трахалась с Джимом Гройнтоном! — сказала ему вслед Лаки.

Он, не отвечая, пошел обратно к пристани. Сдерживая себя, чтобы не обернуться, он дошел до корабля, а когда ступил на корабль, естественно, обернулся и глянул на дорожку — ее там уже не было.