Не страшись урагана любви

Когда он просчитывал атаку, он не предвидел ни ее злобности, ни ее направления. При таком направлении все стало еще хуже. Конечно, смолчать он не мог.

— Иди и пососи, Орлоффски, — обдуманно и хладнокровно сказал он. — А раз уж мы говорим о том, красть или не красть, то я хочу сказать еще кое-что. Когда ты, вонючая дубина, собираешься вернуть мою камеру, которую ты спер в Га-Бей?

— Ты что? — спросил Орлоффски. Он не поверил.

— Что слышал, — хладнокровно сказал Грант. Ощущение было, будто он слушает другого человека. — Я хочу, чтобы ты вернул украденное. Мою камеру. Или, если ты ее уже продал, то такую же. Эта тупая, идиотская выходка едва не стоила Элу Бонхэму четырех кусков, которые я ему занял на эту вонючую шхуну. Когда можно ожидать возврата? — Он даже говорил грамматически правильно. Намеренно.

— Ничего не знаю о твоей проклятой вонючей камере, — прорычал Орлоффски.

— А я говорю, что ты ее украл, — ответил Грант. — Должно быть, что-то тебя вынуждает это делать. Может быть, ты клептоман. Есть своего рода сексуальное извращение, которое вынуждает людей красть. Хотя обычно это свойственно женщинам. Можно, конечно, предположить, что ты ничего не мог с собой поделать. Но я говорю, что ты просто обычный вор.

Он был готов, когда Орлоффски взлетел. Конечно, Орлоффски нужно было вскочить с ящика виски и пересечь маленькую площадку, то есть около четырех-пяти футов, но это не потребовало много времени. И все же, поскольку он был готов, ему удалось вскочить и даже отступить в сторону от ящика на свободную землю. Землю?! Песок, глубокий тяжелый песок. Он со знанием дела описал правой рукой длинную петлю, а левой выдал резкий хук в живот, что, к его удовлетворению, заставило Орлоффски хрюкнуть, а потом он танцующим шагом отступил к воде, где песок был хоть чуть-чуть потверже.

Грант ни разу в жизни не дрался с таким крупным человеком, как Орлоффски. Когда в давние времена он занимался боксом в ВМФ, он сначала дрался в легком весе, потом в полусреднем. Сейчас в свои тридцать шесть лет он весил ровно сто шестьдесят пять фунтов, значит, он уступал в весе около семидесяти фунтов, это много, но, благодаря возрасту, плаванию и подводной охоте, он был сейчас в приличной форме и с хорошим дыханием. Но то же, конечно, было и у Орлоффски. Он высчитал, что нет ни единого шанса победить, если только он не нокаутирует эту большую польскую обезьяну. У Гранта был очень мощный для его веса удар. Но в первый же раз, когда он по-настоящему достал Орлоффски в угол челюсти, а тот даже не отшатнулся, он понял, что шансов нет, что, впрочем, он вполне понимал с самого начала. Дело в шее. Эти мощные шеи. У него самого такая.

Его побили.

Но заняло это ужасно много времени. Грант намеревался продлить это, как можно дольше. И он намеревался нанести Орлоффски как можно больше увечий. Боксер из Орлоффски был никудышный. Он, как настоящий сосунок, пропускал резкие удары слева, которые проводил Грант. И он разбил ему обе брови и щеку. Орлоффски, как сосунок, пропускал удары в живот и в область сердца, левой и правой в комбинации. Когда он пытался захватить Гранта, чтобы сила и вес сделали того еще более беззащитным, Грант проводил серию хуков и отступал или бил прямо, останавливая его, а сам отпрыгивал. Пару раз Орлоффски пытался лягнуть его или ударить коленом в пах, но он легко уходил, Орлоффски прекратил эти попытки. После первого мощного удара в основание челюсти он знал, что не сумеет его отключить, но он хорошо использовал правую, чтоб увеличить порез под левым глазом поляка. Он ощущал, что ребрам и животу Орлоффски тоже досталось.

Но так не могло длиться вечно. Все равно что бить тяжелую боксерскую грушу. Или лупить по туше на бойне. И звук такой же. И ничто его не остановило. Все это время Бонхэм сидел на ящике виски и хладнокровно наблюдал, попивая из бутылки, которую Орлоффски уже достал из ящика, взломав его ломиком. Ноги у Гранта работали прекрасно, дыхание не сбивалось. В какую-то секунду ему показалось, что все это может длиться вечно, просто длиться и длиться вот так, как сейчас. На несколько секунд он почти поверил в это. Но его еще пока не ударили. Ни разу. А так, конечно, не могло продолжаться до бесконечности.

И наконец-то злобный поляк достал. Это был короткий удар правой с близкого расстояния, от которого Грант не успел ни отклониться, ни парировать левой, а когда удар прошел, то ощущение было, будто голову оторвало. Удар пришелся прямо в нос и сломал его (он услышал хруст в голове, какой-то замедленный хруст), ощущение было такое, будто все лицо продавили через голову до того места, где череп соединялся с позвоночником. Он, шатаясь, отошел на несколько шагов назад и, ослепленный, сел на мокрый песок. Только сейчас он обрел зрение. Орлоффски тоже отступил на пару шагов, будто удивился, удивился тому, что он достал. Затем Орлоффски, ухмыляясь, пошел вперед.