Не страшись урагана любви

Грант был потрясен собственным хладнокровием при взгляде на нее. Он ничего не мог сделать, чтобы не удержаться от сравнения с красотой Лаки, на стороне которой были не только годы и юность, но и естественность. Кэрол была красивой, очень привлекательной женщиной, когда он впервые ее увидел, но и тогда — ничего похожего на Лаки. А грудь и впрямьусохла.

— Она такая же, — сказал он, покачав головой. Что еще мог он сказать?

К еще большему ужасу он заметил легкую самодовольную улыбку тайного триумфа, проскользнувшую по ее лицу, когда она опустила глаза и начала надевать трусики, как будто она автоматически поверила в то, что он говорил, и, следовательно, она все отыграла.

— На самом деле, не столько диета, — сказала она, все еще глядя вниз, — сколько заботы.

Выход на воздух стал подлинным облегчением. Под режущим глаза солнцем он увидел милую песчаную терраску с коралловыми ступенями, уходящими под воду. За песком были две высоких тенистых пальмы, шумевших над коралловым столиком, а на самом песке — высокая королевская пальма. Эвелин де Блистейн роскошно тратила свои деньги, и в какую-то секунду он жутко ей позавидовал. Вода была зеленой, песчаное дно просматривалось в десяти-двенадцати футах от поверхности на протяжении пары сотен ярдов за тремя большими скалами, у которых пенились волны. Когда он выплыл за них и глянул вниз, преодолев резь в глазах, то увидел, что весь риф был живым, покрытым лесом морских анемонов с голодно развевающимися щупальцами. Он не хотел бы туда попасть даже в маске. Среди них он видел то тут, то там длинные черные шипы черных морских ежей, Диадема Сетосум, драчливо двигающих своими острыми черными иглами, как только к ним что-то прикасалось. Он поплыл обратно к маленькой пристани, где была Кэрол. Это было хорошее место для ленивого бесполезного плавания. Но на этом не кончилось.

Приняв душ, она голой легла на большую широкую кровать и позвала его. Грант ощущал, что не может отказать. Это было бы слишком ужасно. Когда он шел к ней, его снова поразил ужас собственного хладнокровия. Тело ее было чужим для него, как будто он никогда к нему и не прикасался. Она, должно быть, ощутила это. Но если и так, то все равно ничего не сказала.

После этого он спал с ней только однажды, и это было как раз в ночь после первого погружения в море вместе с Бонхэмом, в тот день, когда они входили в большую пещеру.

Конечно, он тогда и понятия не имел, в тот первый день в пляжном домике Эвелин, что ровно через двадцать один день он будет отчаянно просить Лаки приехать из Нью-Йорка.

Но многое должно было произойти, прежде чем это случилось.

7

Во время второго погружения в море с Бонхэмом он убил первую свою рыбу. Бонхэм продал ему арбалет с двойной резиной, включив его стоимость в растущий счет, и предупредил, что до тех пор, пока не попадется настоящая большая рыба, он должен взводить только одну резинку. Они были примерно в трех милях западнее побережья, где, как говорил Бонхэм, была настоящаярыба. «Охотиться с ружьем намного веселее, чем просто болтаться у мелких рифов», — сказал он с кровожадной ухмылкой.

В миле от берега был глубокий риф, слишком глубокий для местных ребятишек, чтобы охотиться с ружьем, а поскольку глубина была от 75 до 100 футов, то ни один из двух других учителей подводного плавания в Ганадо-Бей не вывозил сюда клиентов. Обычно и Бонхэм не возил, но поскольку дела у Гранта шли хорошо, он не видел причин не взять его туда. «Счастливчик, что так быстро все сечешь», — громыхнул он.

Грант помнил, как Бонхэм говорил, что на «мелком рифе» тоже было много рыбы, но ничего не сказал. Бонхэм, кажется, все делал по-своему, чтобы убедиться, что богатый драматург все еще заинтересован в нем. Только гораздо позднее, когда Грант знал намного больше, он сообразил, что Бонхэм мог передвинуть фактор безопасности до опасной грани, беря его на второй же день на такую глубину. Но тогда это было неважно.

Он так и не понял, когда же именно начал свободно чувствовать себя под водой. Это случилось как-то совершенно неожиданно: возникло доверие. Но точно, что это произошло не на второй день, когда он нервничал так же, как и в первый раз.

Одевание теперь стало более привычным. Таким же стал и выброс в воду. Повернув голову ко дну, за коралловым холмиком он увидел большого окуня (оказалось, он весил всего лишь шесть футов), спокойно смотревшего на него. Медленно выдвинув вперед ружье, пока оно едва не коснулось рыбы, которая нежно и лишь слегка озабоченно глядела на него жидкими глазами, он спустил крючок, и стрела пронзила ее как раз по боковой линии вблизи головы и сломала ей хребет. Рыба резко дернулась, но стрела и зазубрины на ней крепко ее удерживали, она закатила глаза, открыла и закрыла рот в безмолвной рыбьей агонии. Держа ружье на длине вытянутой руки и вытаскивая рыбу на конце стрелы и двойной длины линя (на случай появления акул или других хищников), Грант всплыл, ощущая себя скотиной и убийцей.