Не страшись урагана любви

— Слушай, черт подери! Ты всегда сама говорила, что я когда-то должен буду жениться. Я слушал, как ты говорила своим друзьям — говорила Эвелин и говорила дома, — что когда-нибудь ты должна будешь подобрать мне хорошую жену! Господи! — Понимая, как все это смешно звучит, он все-таки не мог удержаться. — Ну, а как насчет того, чтобы позволить мне подобрать себе эту проклятую жену? Что тут такого? Даже такой тридцатишестилетний мальчик, как я, должен иметь на это право! Господи! — снова сказал он и вцепился себе в волосы. Как он мог попасть в такую мышеловку.

— Но я никогда по-настоящему не имела этого в виду, — сказала Кэрол. — Это была просто болтовня. Я никогда не думала, что это наступит... Я полагаю, так и все…

— А, ладно! Соскочи с этого! Ты шутишь? — взревел Грант, размахивая руками. — Когда мне будет пятьдесят, тебе будет под семьдесят. Ты свое получила.

— Я знаю, — сказала Кэрол, — и смиренно прошу тебя, пожалуйста, возьми меня с собой в эту поездку. Пожалуйста, позволь мне. Это будет прощальный подарок. Совместная поездка на прощание. На добрую память.

— Хорошо, — тихо сказал Грант. — Но на этих условиях... и если Бонхэм согласится.

— Бонхэм согласится, — с умной улыбкой сказала Кэрол. — Раз ты оплачиваешь его самолет и его расходы.

Снова она поразила его. Он не переставал ей удивляться.

— А как насчет Ханта?

— Хант меня хорошо понимает. Лучше, чем ты, — печально сказала Кэрол.

— Уверен, так оно и есть, — сказал Грант. Ему хотелось как можно быстрее покончить с этим. — О'кей. Если Бонхэм даст о'кей. И на этих условиях. Твоих собственных условиях.

Кэрол Эбернати кивнула. Но он уже как-то понял, что на самом деле она не это имела в виду, или имела в виду настоять, или даже поверить в это. Господи!

— Спасибо, Рон, — несчастно сказала она и вздохнула. — Когда приезжает твоя новая девушка?

— Не твое дело, — снова взъярился он. — Еще не знаю. Уж во всяком случае после поездки на Гранд-Бэнк.

— И ты возьмешь ее в Кингстон?

— Намереваюсь. Да, — жестоко сказал он. — Почему бы и нет? — Но он все еще не решил окончательно.

— Надеюсь, вы хорошо проведете время, — сказала Кэрол, — пообещай мне только одно. Что ты не женишься на ней, пока не узнаешь ее получше. Это ты мне обязан пообещать. После стольких лет помощи в твоей работе и карьере.

— О господи! — закричал Грант, вновь вцепляясь в волосы. Такое жалкое самоуничижение, при всей явной его фальши, уничтожало его.

В комнате был большой стол в стиле ампир, который внесли сюда по распоряжению Эвелин, чтобы Кэрол Эбернати могла «работать» и «переписываться» с труппой Маленького театра, хотя все они молчаливо понимали (исключая разве что Кэрол), что это была полушутка; около стола стояло большое, тяжелое современное металлическое вращающееся деловое кресло. Грант, стоя около него, огляделся вокруг, как ребенок, обманутый нелогичностью взрослых и задетый в своих самых заветных чаяниях, в поисках выхода своему отчаянию поднял ногу и изо всех сил ударил по креслу, ушибив пальцы ног сквозь мягкую плетеную туфлю. Кресло на колесиках пролетело по кафельному полу через всю комнату и ударило ее по коленке. Ее реакция была мгновенной и пронзительной.

Автоматически взвизгнув «Ой!», она вскочила, поставила ногу на скамеечку, потерла коленку и с ослепшими от гнева глазами завопила:

— Ты ударил женщину! Ты стукнул женщину! Ты ударил женское существо!

— Нет! — запротестовал Грант. У него было чувство, будто ему выламывали руки. — Нет! Я ударил по креслу! Кресло стукнуло по коленке! Но я этого не хотел! — Конец этой идиотской речи он произносил едва ли не умоляющим тоном.

— Ты стукнул леди! — сама по себе визжала Кэрол, ее темные глаза слепо и сумасшедше сверкали. — Я всегда знала, что ты — подлая, дьявольская, дегенеративная скотина!

И в этот момент к ним вошла Эвелин де Блистейн. Сначала предусмотрительно — но не настолько предусмотрительно, чтобы не расслышать и не заметить, — в дверь постучали.

— Можно войти?

— Конечно! — все еще визгливо закричала Кэрол и села. Дверь уже открылась.

— Что за чертовщина здесь происходит, скажите, ради Бога? — сказала Эвелин глубоким хрипловатым голосом. У нее было морщинистое, жесткое, циничное лицо деловой женщины с набрякшими понимающими веками. Они делали ее взгляд пресыщенным, как будто она все видела и всему веселилась. И ей нравилась эта роль. Но если такая позиция была и ее действием, то она в значительной мере отражала подлинное положение и создавала определенный стиль. (Такой гам! Деретесь? Прекрасно! Расскажите!) — Я пришла глянуть, как ты, дорогая, — сказала она, глядя Кэрол прямо в глаза.

— Мы спорили об этом Эле Бонхэме, — сказала Кэрол со все еще сердитым выражением лица. — Этот вот идиот влюбился в него, а я пытаюсь доказать, что ему надо лучше за ними присматривать. Они хотят его обмануть. Я знаю.

Грант удивленно слушал. Она перепрыгнула к этой чистой, абсолютной лжи, не оглядываясь, использовав свой предшествующий гнев как трамплин. Кажется, этого хватило, чтобы убедить Эвелин, циничную Эвелин.