Читаем Не стреляйте в белых лебедей полностью

Не стреляйте в белых лебедей

Идти к старикам Еленка наотрез отказалась, и Ивану пришлось прикрикнуть на нее. Она испуганно глянула, торопливо закивала:

– Иду, иду, не надо…

Было в ней что-то пришибленное. Иван крякнул с досады, но промолчал, а спросил уже по дороге:

– Ты вроде боишься меня?

– Нет, что вы. – Еленка опустила голову.

– Тихая ты что-то больно. Здорова ли?

– Здорова.

– Может, обидел кто? – не унимался Иван.

– Да что вы, Иван Трофимыч! – Еленка остановилась, глядя в сторону. – Говорю вам, что все в порядке, а вы – свое. Так лучше уж вместе не ходить…

– Ну, ладно, – проворчал Иван. – Не такая ты какая-то, вот и спрашиваю.

Больше они не разговаривали.

За тяжелым рубленым столом на барже удобно было молчать.

– Ну, чтоб ходилось вам и плавалось.

Раздался стук, и в комнату вошли Лида и Вася.

– Можно, что ли, хозяева?

– Ну, пойдет теперь музыка! – радостно крикнул хозяин, углядев в руках у Васи бутылку водки. – Теперь разговеемся!..

– Здравствуйте, – сказала Лида и чинно подала старухе кулек с конфетами.

Еленка вдруг вскочила, точно собираясь бежать, но Авдотья Кузьминична мягко потянула ее на место. Еленка затравленно оглянулась, схватила стакан и залпом выпила водку. Закашлявшись, опустилась на стул, пряча запылавшее лицо.

– Вот это да! – удивленно сказал шкипер. – Только чего вспыхнула-то? Чего застеснялась?

– Задохнулась она, – сказала старуха. – Полстакана хватила враз. Отдышись да закуси, а то спьянишься. Возьми, Лидуха, стаканы в шкапике, да садитесь к столу, гости дорогие.

– Поспел ты, Василий, к самому почину. – Шкипер налил Васе, опять поднял стакан. – Ну, волгари, за Волгу-матушку!

– Ох, балабон! – вздохнула старуха. – Галах ведь был, голь перекатная, босота волжская, а меня, единственную дочку, так заговорил, так забалабонил, что из отчего дома в угон взял.

– В угон? – удивилась Лида. – Это как же?

– А так: нанял тройку, усадил да и махнул на удалых сорок верст без передыху. Поп-пьянчужка обвенчал в селе Кудимове, да с тем и стали мы жить: по Волге мотаться из конца в конец.

– Хорошо, мать, жили, – улыбнулся шкипер. – Не было у нас ни кола ни двора, а морщиночки у тебя все-таки от смеха появились.

– Жили-то хорошо, а доживаем как?

– Ничего, Авдотья Кузьминична: нашего от нас никто не отымет, корня то есть. Добрый у нас с тобой корень: от босоты волжской мы идем, и нет нам ни сносу, ни износу.

– Корень, – вздохнула она и нахмурилась. – Изведут этот корень, и чихнуть не поспеем.

– Это кто же изведет-то? – поинтересовался старик.

– А бабы нынешние, вот эти вот. – И Авдотья Кузьминична сердито ткнула в плечо Еленку.

– Да что вы, Авдотья Кузьминична? – удивилась Еленка. – Да за что же вы меня так?

– А чего не рожаешь? – строго спросила старуха. – Чего не рожаешь-то, бабонька?

– Ой, ну что вы… – Еленка еще ниже опустила голову, то заплетая, то расплетая бахрому льняной скатерти.

– Кабы ты одна была, то и бог с тобой, – все так же строго продолжала старуха. – А ныне, куда ни глянь, все такие!.. Ездила я прошлой зимой к Зинке, дочке своей. Отдельная квартира, мужик собственный, а детишек – ровнехонько один Андрюшечка. Я глянь-поглянь: у всех так, у всех по одному, а двое – так совсем редко. Ровно мода какая или указ… – Она вздохнула, глянула на Еленку. – Вот и ты, бабонька, такова ж. А жизнь знаешь что такое? Верть-поверть – и смерть. Спохватишься – выть будешь, локти кусать, да поздно, прошел твой час…

Еленка вдруг вскочила, крепко уцепившись за край стола.

– Разошлась ты, мать, – сказал старик.

– Все тут, Григорьич, к месту говорено, – вздохнула Авдотья Кузьминична. – Или не к месту, Иван?

Иван промолчал, а шкипер поднял стакан с остатками водки.

– За это и выпьем, Иван Трофимыч. Вот за это самое. Чтоб, значит, и тебе ветер переменился. Не все чтоб в лицо дул, а хоть изредка да в спину подталкивал.

– За это и я выпью! – громко сказала Еленка. Она взяла стакан, шагнула к Ивану. – За вас, Иван Трофимыч.

Выпила не отрываясь, опрокинула стакан вверх дном и только после этого села на место, слепо тыча вилкой в скользкую сыроежку.

– Будьте здоровы. – Вася чокнулся.

– Спасибо, люди добрые, – тихо сказал Иван. – Дай вам бог, как говорится.

Некоторое время они закусывали молча, не решаясь нарушить вдруг возникшую тишину. Старик недовольно крякнул:

– Сбила ты, мать, со здравия на упокой!

– Так ведь не все же ай-ай-ай, надо и ой-ой-ой, – сказала старуха. – Теперь почаевничаем да и поговорим.

– «Хаз-булат удалой, бедна сакля твоя…» – затянула Лида.

Старик подхватил, остальные молчали.

– Не идет, – вздохнул шкипер. – Без тебя, Еленка, ничего не вытянем.

– Не смогу я, Игнат Григорьич, – сказала Еленка, наливая чай. – Не тянет что-то на песни.

– А на танцы тянет? – вдруг громко, зло спросил Вася, в упор уставившись на нее.