- У нас на поселке подломили ларек. И порезали ларечника, - неожиданно спокойно сказал Атаман.
- Ну и что?
- Участковый пришел, спросил, когда у меня день рожденья. Я еще удивился. Ты за меня на нож полез. Этот днем рожденья интересуется. У меня мать и то не помнила.
- Ну и что?
- Исполнилось четырнадцать, и загребли. Надо же было по ларьку палку ставить*. Ларечник меня опознал. Я, когда первый раз откинулся**, пришел к нему. Он испугался, говорит, нажали.
- А ты что, не при делах был?
- Нет. Не был я у ларька. Меня вообще в поселке не было. Не веришь?
Возраст и жизненный опыт Ефима не позволяли верить уголовникам. Он внимательно посмотрел Атаману в лицо.
У Атамана от напряжения свело челюсти.
- Ты веришь? - Он облизал пересохшие губы.
- Не знаю. Похоже, верю... - задумчиво произнес Ефим. - А где ж ты был, когда ломали ларек?
- У тебя, - осипшим голосом сказал Атаман. - В больнице. Тебя выписывали...
Некоторое время они сидели молча.
- Тебя встречали родители. На белых "Жигулях". А до этого приезжала девчонка, совсем рыжая.
- Анька, - машинально подтвердил Ефим.
- А с самого утра приходил твой друг длинный, который к тебе в лагерь приезжал. А до того вечером - Француз...
- Ты что, всю ночь там околачивался?
- А куда ж мне было деться? Три часа до дома. Я в подвале спал.
- Что ж не подошел, почему потом не написал? Хоть кто-то тебя там видел, могли подтвердить.
- Я - волк, Ефим. Волкам адвокаты не нужны.
- Дурак ты, а не волк. - Береславский включил левый поворотник и въехал в поток. - Где ногу оставил?
- Там же, где и руку. На Северном Урале. Там и так холодно, а в горах особенно.
- Побег?
- Третий. Четыре "ходки". Сейчас вышел. Справка есть. Что еще интересует?
- Почему наколок нет?
- На той руке были, - усмехнулся Атаман. - Мне "партаки" ни к чему. Я и так в авторитете.
- А почему тогда на перекрестке стоишь?
- Слишком много спрашиваешь, - помрачнел Атаман.
- Ладно, отложим. Чем дальше займешься?
- Есть план, Ефим.
- Какой же?
Атаман молчал.
- Так какой же?
- Умирать собираюсь. Рак у меня. Потому и отпустили.
ГЛАВА 6
Вот я и в тюрьме. Лежу на нарах, как король на именинах. Кроме меня тут таких королей трое. Воздух спертый, а запах - тюремный. Я в тюрьме в первый раз, но запах понял сразу - тюремный.
Плохо помню все, что было после стрельбы на Тополевой.
Омоновцы сначала меня крепко прижали. Потом разобрались, втихую снимали наручники, носили сигареты и еду. Потом привезли сюда.
Будущие соседи встретили индифферентно. Один поначалу гонорился. Но весть о моих подвигах разнеслась очень быстро, так что никаких притеснений я не почувствовал. Больше всего я сейчас себе напоминаю Леонова из "Джентльменов удачи". Пасть порву, моргала выколю!
Господи, попал в тюрьму, а такой веселый! У меня действительно отличное настроение. Мои дети и жена живы. Благодаря мне. Что ж мне, плакать, что ли?
Конечно, завтра мне будет хуже. А послезавтра - еще хуже. А уж как плохо мне будет через десять лет...
Что я леплю? Я не собираюсь сидеть десять лет! И Ефим не собирается работать без меня десять
лет.
Давай, Ефим, давай! Ты - моя главная надежда!
ГЛАВА 7
- Не похож ты на умирающего, - задумчиво произнес Ефим, когда прошел первый шок.
- Справку показать? - снова вызверился Ата-ман.
- Я все равно не разберусь. Но на умирающего ты точно не похож. Я умирающих видел. Знаешь что, поедем к Сашке, моему бухгалтеру. У него жена врач. И как раз по твоей части.
- Мне в больничке сказали, что полгода от силы.
- Где полгода, там и год. А где год, там и десять. - Ефим ни в грош не ставил лагерную медицину. Да, впрочем, и нелагерную тоже. Кроме того, он был фаталистом. С одной только добавочкой: прежде чем погибнуть по определению судьбы, предпочитал помахаться до упора. Жизненный опыт показал, что такая тактика иногда способна менять определения судьбы. - А даже если полгода, их все равно надо прожить. Перекресток - не дело.
- У меня своя голова есть.
- Я невысокого мнения о твоей голове, Атаман.
На этот раз Атаман стерпел молча. Его, конечно, бесило высокомерие и отстраненность Ефима. Еще с тех, "пионерских" времен. За такой ответ другой и "перо" в живот мог схлопотать. Это случалось в богатой Атамановой биографии своего рода плата за сохранность авторитета. Но Ефим - другой. Он всегда говорит, что хочет. И делает, как считает нужным. Он всегда адекватен, определил бы Атаман, если бы знал это слово. И место Атамана по сравнению с Ефимом - всегда второе.
А самое удивительное, что Атамана это никак не угнетало. После неудачного ночного визита с финкой он принимал все как должное. Вот и сейчас, неожиданно для себя, он смирился с тем, что его судьбой, может, впервые в жизни, руководят другие.
* * *
Автомобиль свернул с шоссе во дворы и подъехал к отдельно стоящему старому девятиэтажному дому. Ефим намерился парковаться, как Атаман дернулся:
- Там менты!
- Где?
У подъезда стоял высокий парень в штатском. Метрах в двадцати, у угла дома облокотился на стену второй. Оба внимательно осматривали приехавших.