Не судьба

– А ты всё же молодец! Сумел выстоять перед напором своего отца и избрать другое поприще, изучил три иностранных языка, поработал за границей. Жаль, что у меня не получилось. Настоящую Германию, то есть вне советской оккупационной зоны, я так и не увидела. Это у нас с тобой от нашего деда Николая Алексеевича. Он ведь знал немецкий язык, потому что в соседнем селе жили немцы, и дедушка чуть не женился на молоденькой немке. Я это узнала от старухи, которую дед отверг ради той немки и потом ради нашей бабушки Анны Ивановны, которую ему подсунули родители. А ту немку и всю её немецкую родню ещё до войны расстреляли, они якобы оказались шпионами. Мне вот интересно, смог ли бы ты, конечно, чисто гипотетически, жениться на японке?

– Что ты, Валя! Японки коротконогие, плоскогрудые и страшные. У меня бы на японку не сработала эрекция. Я поклонник европейского типа женской красоты, то есть не брюнеток, с нормальным носом, длинными стройными ногами и заметной грудью.

– Я тоже отвергла бы японца и вообще азиата и африканца. Мне они противны. (Отмечу в скобках, что Валя вышла замуж за обрусевшего татарина.)

Английский давался Юре легко. Если бы только он в те годы оказался чуть настойчивее, если бы его родители оказались чуть умнее и дальновиднее, можно было бы без лишнего напряга вытянуть ненавистные предметы на четвёрки, зато приналечь на английский и ещё параллельно учить французский, потому что для проведения каждого урока иностранного языка их класс и параллельный класс делились примерно пополам: две половинки объединялись на урок английского, другие две половинки – на урок французского. Можно было бы вполне без всякого риска ходить попеременно то на английский, то на французский, и к тому же обе училки – английского и французского, «англичанка» – старая и несуразно толстая, а «француженка» – чуть помоложе, тощая и с большим рубильником – поддержали это желание Юры. Школьные программы по English и francais всегда были и до сих пор остались тупо примитивными, и чтобы не суметь их освоить, нужна лишь внутренняя убеждённость в их ненужности. Так до сих пор поступает подавляющее большинство школьников, только они родителям и учителям никогда в этом не признаются. Но, на свою беду, Юра рассказал об этом намерении родителям, и папашка с воплями и нелепыми умозаключениями зарубил эту идею, да ещё осмелился на наглый разговор с обеими училками, а потом наябедничал на них завучу: «сына подбивают на какую-то глупость». Ему, видите ли, зачем-то очень нужно, чтобы сын стал золотым медалистом! А на кой эта медаль? Так рухнула мечта иметь в аттестате свидетельство освоения школьного курса двух иностранных языков. Перед обеими учительницами Юра извинился за отца. А завучу прямо сказал: «Отец не понимает меня. Сам неуч и меня хочет оставить таким же». За критику отца завуч Юру, разумеется, одёрнула, но вместе с тем согласилась, что знать французский вдобавок к английскому совсем не грех.

Итак, в школьные годы идеала Юра не нашёл. Золотую медаль он засунул в заднюю часть нижнего ящика огромного письменного стола, а потом она потерялась при переезде на другую квартиру. Она его всегда угнетала как напоминание о попусту потраченном времени на всякую там скучнейшую физику с математикой и вонючую химию с тригонометрией. Месяцы и годы бездумно растрачиваются каждым из нас в детстве и юности, но потом всем нам не хватает времени в зрелом возрасте. Нехватка оставшегося в старом возрасте времени «на доживание» – это вообще жуткая катастрофа, смысл которой молодым неведом и познаётся лишь в пенсионном возрасте.

В отличие от сверстников, Юра никогда не мечтал стал моряком, лётчиком, космонавтом или ещё кем-то из покорителей морских и воздушных стихий. Он всегда избегал риска. В покорении неба и тем более космоса он не видел иного смысла, кроме укрепления оборонной мощи государства. Его привлекали профессии, не лишённые комфортного образа жизни и не связанные с экстремальными ситуациями. Не видел он примеров для подражания и в прочитанных книгах. Литературные персонажи казались ему совершенно нереальными, а многие из них были даже неприятными, например, полоумный Павка Корчагин. Более-менее неплохим у Пушкина получился Евгений Онегин, только зачем он стал цепляться к женщине, которую ранее отверг? Недостаток самолюбия? Ищи кого-либо посвежее, однако Онегин полез к замужней Татьяне! Неужели забыл, что уже отверг её? Как будто других привлекательных женщин он не видел! Впоследствии Юра отнёс к понравившимся ему литературным персонажам Вронского: тот был прав, когда бросил надоевшую Анну Каренину, ставшую никому не нужной. Анне, по мнению Юры, стоило периодически менять любовников и дожидаться смерти нелюбимого мужа. А в более зрелом возрасте Юра постиг суть колдовских чар типа тех, которые исходили от Настасьи Филипповны из романа «Идиот», и приблизился к пониманию смысла страданий её поклонников, хотя сам страдать так и не стал. Это не его стиль жизни.