Не судьба

— Не представляю. Но люди точно не его, за это ручаюсь. Кто-то из бывших вояк, скорее всего, может, из Афганистана, из Анголы, из Сирии, наконец, куда еще наша страна влезала за последний десяток лет. Выучка очень схожая, да и сами следователи то же говорили. Таких, если что, поймать очень сложно. А взять живыми, еще сложнее. Был на моей памяти один случай с афганцами…

Я немедленно перебил адвоката:

— Вам кажется, что дело не совсем в Артуре?

— Да, подобная мысль приходила не раз мне в голову. Больно странно получается — трое таких парней, что любую банду голыми руками положат, отправляются убивать одного кооператора. Непонятно, зачем столько, одно бы за глаза хватило. Тут явно чья-то ошибка: не та машина, не тот час…. Теперь поди пойми.

Он помолчал, открыл дверь и выбросил под дождь окурок. Я спросил:

— А где Протопопов отсиживается обычно?

— Да он не прячется, просто нос не кажет. Чаще всего сидит в ресторане «Сулугуни», что на Строительной, дела разрешает.

— Так его ж закрыли года два назад.

— Именно. Когда Чернец им и завладел. Теперь вход только для своих и просителей. Строго с пяти до девяти вечера, — он усмехнулся чему-то. Потом пояснил: — Даже у вора в законе имеются часы приема.

— И что, много к нему просителей приходит?

— Бывают. Нет, серьезно, от народа, особенно не слишком дружного с властями, случаются ходоки. Он их дела разрешает, понятно, не за просто так, ибо, как говорил, жаден до неприличия.

— И много берет?

— Около тысячи. Или процент от выручки, смотря как. Но насколько я знаю, тысяча это низшая сумма, за которую он захочет посадить человека за свой стол.

Не понимаю, убеждал он меня или предостерегал. Будто и о том и о другом сразу говорил. Я поежился. Мысль остаться наедине с матерым вором морозцем пробежала по коже.

— Он убивал кого?

— Нет, конечно. Его короновали по старым законам, сидеть, да, сидел, но не за мокрушничество. Только за воровство, грабежи, разбои. Собственно, потому и вор. Убийц, знаете, у нас еще не коронуют.

Я перестал понимать, действительно ли он пытается натолкнуть меня на мысль о встрече с Протопоповым или пытается все разложить по полочкам, чтоб я туда не совался. Вот уж этот язык законников, никогда его не понимал, наверное и не пойму. Хотя мне и доводилось встречаться с ними. Обычно, когда — уже после техникума — приходил в суд, полюбопытствовать происходящим. Кто-то разводился, делил наследство, жульничал, обвинялся в воровстве, подлоге, вымогательстве. Жизнь била ключом, кого в лоб, кого в пах. Первое время бывал довольно часто, приставы даже узнавать стали, а осознал, что людская жизнь, как бы ни сложились обстоятельства истца и ответчика, ломается у каждого с хрустом. Лучше этого не видеть, гораздо спокойней читать. Так и перешел на романы.

Нас прервали, позвав уже пить чай, а то коньяк стынет.

— Еще вопрос, последний. Как вы думаете, почему Чернец не может разорвать договор с Ковальчуком? Это клятва какая или же документ?

— Скорее, документ. Протопопов и так преступил закон, когда взял деньги и себя подписал на подобное унижение. Но чем-то его Ковальчук держит, это факт, возможно, бумагой. Может, тут еще какая-то история замешана, мне трудно сказать. Да и лучше не соваться в подобный вопрос. Больно много неприятностей может сразу появиться.

Все же предупреждал. Немного успокоенный, я отправился вслед за стряпчим на этаж, а по прошествии пары часов, когда веселье стало угасать и народ потихоньку засобирался, поспешил покинуть гостеприимную квартиру Фимы, сердечно с ним попрощавшись. Он очень надеялся, что сможет накрыть стол всем нам еще раз — седьмого ноября.

— Не прощаюсь, — напомнил он мне. Я пожал руку и в ответ получил крепкое объятие, из которого с трудом освободился. Помахал рукой, спускаясь. И в каком-то странном состоянии отправился домой. Мысли разбредались, зрение не фокусировалось, будто не пару рюмок, а не одну бутыль выпил. Шел, не шатаясь, но всяко ждал, что милиция остановит и начнет принюхиваться. Все же антиалкогольную кампанию никто не отменял. Тем более, шел я через «зону трезвости» — наискосок залитого дождем детского парка. В домах по соседству, люди, наверное, маялись — далековато им было и до гастрономов с выпивкой и до аптек с настойками боярышника. Одеколон в нашем городе давно пропал, видимо, выпивали еще раньше, чем подвозили. Хотя на любом рынке или у крупного универмага, на автовокзалах и крупных пересадочных станциях, можно было найти старушек, шепчущих как бы в забытьи «водка, водка, водка»… — чекушка самогона у них уходила по трешке, поллитровка по пятерке. Цены заводские, а вот качество — чистая сивуха. Слова Михалыча, а им стоило доверять.