Не судьба

Больше вдаваться в женские проблемы я не стал. Тем более, под праздник, который мы отметили скромно — большей частью, сидя вместе перед телевизором или электрофоном. Я подарил Оле очередные пластинки, чему она была искренне рада, теперь, обнявшись, мы слушали романсы и старинные песни в исполнении Обуховой. Парад седьмого видел только Михалыч, он как-то внутренне готовился к нему, настраивался, даже странно, сколь сильное воздействие на него оказал обычный прокат новой бронетехники и баллистических ракет.

— Хоть есть еще, чем ответить, чем доказать, что наши идеи чего-то стоят. А то совсем раскисли, разлимонились. Будто решили уже лапки кверху поднять и принимать их образ жизни. Вот как некоторые, сперва джинсы ихние клепают, а потом удивляются, что на улице оказались. Система-то тихой сапой, а капиталистическая выстраивается, — он уже принял полбутылки, но оставался тверд в желании доказать всему миру преимущества страны победившего социализма. И того, с человеческим лицом, который мы сейчас, вот прям в данный момент и строим, и защищаем этими самыми боеголовками, долетающими хоть до Америки, хоть до Антарктиды. Кажется, Михалыч вознамерился прям с кухонной табуретки донести до всего мира, что своих идеалов и мировоззрения мы не сдадим ни при каких обстоятельствах, и неважно, трезвый он или уже хороший, но вот этот стержень в нем не выбить, сколько бы ни трудились супостаты.

Впрочем, что я над ним потешаюсь? Сам думаю ровно так же, то есть себя в иностранных одеждах и за инвалютной едой я могу еще представить, но убрать из жизни бесплатное образование, медицину, жилье, соцобеспечение и все прочее, что отличает нас от них — никак в принципе. Тут нужно кардинально другое мышление, чтоб принять тот образ жизни, отринув наш. Да, он несовершенен, нуждается в реформировании, и явно не таким курсом, как нынешний. Но он все равно остается лучшим и для меня и для Михалыча, да и для многих.

Хотя мы не видели того, что на самом деле происходит в капстранах. Может, там сейчас выстроили уже нечто фундаментально иное, нежели нам внушала и продолжает внушать пропаганда? Жаль, слишком мало кого выпускают за рубеж, чтоб разубедить население, жаль, что они, возвращаясь, показывают снимки только колбасных рядов и пивных эшелонов на полках. Будто в западном мире не осталось ничего другого. Даже фотографии памятников архитектуры и те исчезли, и из их пленок, и из их мыслей, все окончательно поглотили продукты и техника коробками до потолка. Преодолеем мы и этот дефицит, как преодолевали и прежде. Я почему-то в этом не сомневался. Но с солнышком решил эту тему не поднимать. Будто боялся узнать ее мнение.

Едва ли не сразу по окончании праздников, Оля начала сборы. Готовила много чего, одной одежды чемодан на колесиках и сумку. Еще всякие припасы с собой, хотя, селят в приличной гостинице специально для командировочных со статусом — «Советской». Что-то про нее слышал и вроде неплохое. Даже мыло не надо с собой брать. Да и персонал чист, вежлив и не похож на тех тетенек — дежурных по этажу, что укладывают визитеров в одиннадцать и выпроваживают гостей до этого времени, строгим взором надсмотрщицы разделяя гостей столицы революции и их засидевшихся гостей. «Асбест» снял этаж для всех, поселив каждого прибывающего в отдельный номер, даже переплатив, чтоб не беспокоили и не подселяли — неслыханная роскошь, пускай и для низкого сезона. Солнышко будет отдыхать, готовиться и совершать вылазки. Оля очень надеялась, что у нее найдется время зайти в Эрмитаж или хотя бы поснимать Зимний и Невский. Я сразу напомнил, что купленная мной пленка годится для слабой освещенности или вечернего времени, но верно, такая и будет. В северной Пальмире сейчас уже зима, серая, мутная. Жаль, ни разу не удалось побывать в городе двух революций.

— И потом, когда будешь снимать людей в помещении, не забывай, что для лампы светозамер идет по особой шкале, меняй выдержку на меньшую, иначе расплываться будут. А на улице наоборот. Поэтому не даю тебе двести пятьдесят ИСО, чтоб не запуталась.

— Зая, ну о чем ты сейчас говоришь. Давай просто посидим на дорожку.

Что мы и сделали. Оля отправилась поджидать автобус, я проводил ее до остановки, мы все больше молчали, поджидая номер. Поцеловались, будто клюнули друг друга в щеки и помахали рукой, расставаясь. На сердце как-то защемило неприятно. Я выдавил улыбку и медленно вернулся домой.