Не суди меня

– Ты хочешь смотреть на такое лицо?

– Когда мне надоест на него смотреть, я просто выключу свет.

Из уголка ее правого глаза выползла слеза, вдоль носа медленно скатилась вниз, чуть задержалась на верхней губе. Барбара поймала ее кончиком языка.

– Да, само собой разумеется. Ночью все кошки серы.

– Ну а что, если я люблю тебя? Что, если я полюбил тебя на самом деле? Что тогда?

– Я все равно прогоню тебя, Тид. Потому что не хочу, чтобы ты все время помнил, кем я была, и постоянно мучился оттого, что принес себя в жертву. А именно так оно и будет, Тид. А потом это рано или поздно выйдет наружу, и ты возненавидишь меня. Я не хочу этого!

– Я много думал об этом, Барб. И пытался быть предельно логичным. Да, меня это несколько беспокоит. И признаюсь, будет всегда беспокоить. Но я так же точно знаю, почему это будет меня всегда беспокоить. Потому что в детстве, когда у тебя формируется характер, тебе дают читать книги о принцессах-девственницах. Романтические книги и рассказы, приучающие тебя к двойному стандарту, когда ни мужчина, ни женщина на самом деле не являются живыми людьми. Поэтому впоследствии, став уже взрослым, становится трудным вспомнить, что женщина – это живой человек, а не сладенькая кукла в красивой обертке, снятая с полки дорогого универсама... Я слишком много времени провел в чужих постелях. И это плохо. Это полностью притупляет вкус.

– Это не то же самое.

– Я сделал для себя мысленный подсчет. На одну сторону поставил проблему памяти того, чем ты занималась, когда мы встретились, а на другую – чем ты для меня стала, как много ты для меня значишь. И догадайся, каков оказался итог? Что ты мне нужна. Нужна больше жизни.

Она, чуть поморщившись, покачала головой из стороны в сторону. Как будто искала выход, как ей убежать.

– Не надо, Тид. Не надо так говорить, прошу тебя! Пожалуйста, уходи. Как можно скорее. И больше никогда не возвращайся...

– Послушай, Барб. Через восемь, максимум двенадцать месяцев я закончу свою работу и передам все в руки местной власти. Я знаю, выйдя из больницы, ты собираешься вернуться к себе в Балтимор. Вот что я хочу. Возвращайся в свой родной город. Выздоравливай там снаружи и изнутри. Мы с тобой будем писать друг другу письма. Когда здесь все закончится, я к тебе приеду и мы поговорим. Это все, чего я хочу. Шанс наглядно тебе показать и на деле доказать, что за год во мне ничего, абсолютно ничего не изменилось. Ни за год, ни за двадцать лет!

– Зачем, скажи мне, ну зачем тебе связывать свою жизнь с никчемной бродяжкой? – умоляющим голосом спросила она.

– Бродяжкой? Любой человек, будь то мужчина или женщина, сегодня один, а завтра что-то происходит, и он или она уже совсем другой. Лучше быть самим с собой до конца честным. Иногда даже слишком честным. В таких случаях надо сказать самому себе: «Да, я была бродяжкой». Хорошо, скажи себе это. Но не надо говорить: «Я бродяжка», потому что и ты и я, мы оба знаем: это уже не правда, это уже совсем не так!

Барбара подняла глаза к потолку:

– Есть еще кое-что, Тид. Есть еще одна причина, по которой если я тебя не прогоню, то поступлю с тобой подло. Я... я не могу иметь детей, Тид!

– Попытка была, конечно, очень хорошая, Барб, но ты, к твоему сожалению, слишком много поведала Анне Ферми. Вчера вечером мы с Армандо и Анной вместе ужинали. Говорили, само собой разумеется, и о тебе тоже, и Анна упомянула, что ты говорила ей обратное – ты можешь и хочешь иметь детей!

– Будь ты проклят, проклят, проклят!

– Они мои добрые друзья, Барб, и я вдруг, к удивлению для самого себя, обнаружил, что лучших друзей у меня, возможно, никогда еще не было... Да, мы много о тебе говорили. Я рассказал им про свои чувства к тебе. Мы даже обсудили, смогу ли я забыть, чем ты... чем ты занималась раньше. А затем Анна сделала хороший ход. Спросила меня, смогу ли я когда-либо тебя простить. Я пристально посмотрел на нее и в свою очередь поинтересовался – а собственно говоря, за что? Тогда она широко улыбнулась и сказала, что это был единственный правильный ответ и что теперь она уверена: у нас все выйдет, у нас все будет правильно и хорошо.

– Оставь меня, Тид, ну пожалуйста!

– Вот видишь, Барб? Я шаг за шагом уже вытаскиваю тебя к жизни из маленькой смерти, к которой ты сама себя неизвестно почему приговорила. Ты уже возражаешь, уже сопротивляешься... Кстати, я связался еще с одним человеком.

– Написал письмо в общество помощи падшим?

– Нет, связался с Альбертом. Он говорит, что в своей работе должен хорошо понимать голубей, но будь он проклят, если хоть что-нибудь понимает в женщинах. И просил тебе передать, что с чистой совестью дает нам свое полное благословение.

На ее лице вдруг появились слезы и улыбка, смешанные чувства горя и радости.

– Альберт... всегда был немного придурком.