Не суди по оперению

– Потери людей, которых я любила. И себя – той, какая я на самом деле. Я ведь понемногу разрушаюсь. Я растворяюсь внутри себя и вскоре исчезну. Мне уже не удается обманывать свой мозг, чтобы внушить ему, будто я счастлива. Я слишком долго его обманывала и теперь расплачиваюсь за эту ложь.

– Вы больны?

– У меня Альцгеймер.

Страшное слово сорвалось наконец-то с ее губ, и ей, как ни странно, стало легче, как будто теперь, после того как она осмелилась произнести его вслух, ей удастся изгнать из себя чудовище.

У нее был Альцгеймер. Она точно знала. От того, что она с кем-то этим поделилась, ей действительно стало лучше. Она держала это в себе как секрет, в котором стыдно признаться. Груз на душе давил гораздо сильнее, чем ей казалось. Признаться было очень больно. Щипало так сильно, будто ей прижгли рану спиртом. Но пережить эту боль было необходимо, и теперь она это четко понимала.

Мозг у Алекса закипал. Это уже чересчур! Последняя капля переполнила чашу его эмоций. Ему бы со своей депрессией разобраться, а теперь придется еще и отговаривать от самоубийства больную дамочку! Плюс к тому, он уже успел оценить эксцентричную старушку. И от новости о ее неизлечимой болезни сердце у него сжималось.

Не мог он позволить ей совсем отчаяться. Разрешить ей прикончить себя, как какое-нибудь несчастное животное на бойне. Необходимо было действовать. Но ему требовалось разузнать о ней побольше, чтобы заставить ее передумать.

– Вы совершенно уверены, что у вас Альцгеймер?

М-да, он, конечно, мог бы придумать что-то поумнее или хотя бы потактичнее, но главное – начать. Максин, судя по всему, не рассердилась.

– Вообще-то да. С такими сведениями, как правило, не шутят.

– Я хотел сказать… Вы консультировались с несколькими врачами? Надо всегда узнавать мнение не одного специалиста.

– Вовсе не нужно консультироваться с кучей врачей, чтобы понять, чем я больна. Мне отлично известны симптомы этой болезни.

– Знаете, не стоит доверять всему, что пишут в Интернете. Начинают с родинки, а заканчивают четвертой стадией рака.

– Мне и в голову не приходило смотреть в Интернет, чтобы узнать что-то по медицине. К тому же компьютер в доме престарелых такой допотопный, будто его изъяли из грота Ласко[14] – не хватает лишь рисунков лошадей и быков.

– Вот видите. Зря вы бьете тревогу. Вы, наверное, сами себя напугали. А то Альцгеймер – сразу громкие слова!

Участливость молодого человека тронула Максин. Она видела, как он обрадовался, решив, что она просто склонна к ипохондрии. Она досадовала, оттого что вынуждена огорчать его. Но все равно решила сказать ему правду, всю правду до конца.

– Я безошибочно определяю симптомы Альцгеймера, потому что однажды уже могла их наблюдать. У моего мужа. Я видела, как он постепенно погружается в забытье. Как исчезает в подвалах своей памяти. Я следила, как болезнь одолевает того человека, каким он был прежде. Он тем не менее сражался с ней, но битва была неравной, заранее обреченной на поражение. Он был исключительной личностью, человеком редкого ума. Для него было невыносимо узнать, что его разум будет слабеть и слабеть. Мы проводили как можно больше времени, вспоминая вместе наше прошлое, якобы чтобы тренировать его память. На самом же деле, нам хотелось в последний раз пережить друг подле друга мгновения счастья. И мы их украли у болезни. Да! Насколько это было возможно. Но однажды этому пришел конец. Он исчез. Человек остался, а мой муж исчез. Хотя он и не узнавал меня, мне нравилось сидеть рядом и слушать его лекции по психиатрии. Иногда он принимал меня за свою ученицу и объяснял мне теории Фрейда и Лакана.

– Наверное, это было ужасно – сидеть рядом с мужем, который вас не узнает.

– Да. Но в этой ситуации, самое большее, на что я могла рассчитывать, это побыть еще какое-то время с ним. Я стольким ему обязана. Он спас мне жизнь.

Максин пожалела, что сказала последнюю фразу. Она и так слишком много наговорила, дав волю воспоминаниям, а теперь не знала, удастся ли их спрятать обратно. Воспоминания – это как драгоценные вещицы в глубине шкафа, которые боишься вынимать, чтобы не разбить.

Но в конце концов… Что ей терять? Разбивать уже нечего. И потом, было что-то обнадеживающее от сознания, что часть истории ее жизни останется после нее. В ее-то возрасте она уже не боялась, как на нее посмотрят люди, а ее попутчик, казалось, был не из тех, кто судит окружающих. К тому же, пока она рассказывает, мальчик забывает о своей депрессии.

Она украдкой взглянула на Алекса, тот словно окаменел. Она было открыла рот, чтобы посоветовать ему дышать, но увидела, что его грудная клетка вновь расширилась от глубокого вздоха.

– А у вас не было детей?