Не суди по оперению

– Как вам угодно. Но только послушайте, Максин. Главное, что я хочу сказать. Чтобы все было ясно: я не наркоман.

Она с нежностью взглянула на него. Ну, разумеется, он не признавал себя наркоманом.

– Алекс, прежде всего надо признать, что у тебя проблема.

– О, проблем у меня вагон.

– Хорошо. О них нужно говорить. Чтобы попросить о помощи, нужно большое мужество.

– Что я и сделал.

– Отлично. Поздравляю. Ты едешь в Брюссель лечиться? Там хорошие центры дезинтоксикации?

– Но я не наркоман!!!

Максин с укоризной посмотрела на него, погрозив пальцем:

– О чем мы только что говорили, молодой человек? Не нужно отрицать, что у тебя есть проблемы. И кстати, ты не находишь, что вести машину в твоем состоянии опасно? Ах да, вы, наркоманы, не соображаете, что делаете, когда у вас ломка. Встань на обочину, я сяду за руль. Я, правда, не водила уже лет тридцать, но думаю, что это как велосипед – не разучишься. Идет? Педаль тормоза ведь посередине?

Она постаралась схватить руль.

– Прекратите немедленно, мы сейчас попадем в аварию!

– Вести машину, наглотавшись наркоты, не менее опасно, но если ты так настаиваешь…

На какое-то мгновение воцарилась тишина. Алекс глубоко вздохнул и громко выдохнул, чтобы успокоиться. Если он хотел, чтобы бабулька прекратила его доставать по поводу наркомании, нужно было сказать ей правду.

5

– Я не наркоман. У меня депрессия.

– Депрессия? Ну, тогда все ясно. Изможденный вид, землистый цвет лица, круги под глазами, кожа да кости…

Пока она его описывала, Алекс смотрел на себя в зеркало заднего вида. Он, конечно, выглядел не очень здорово, но землистый цвет лица…

– Волосы…

– И что? Что не так с моими волосами?

– Ну, как сказать… Заметно, что они не в лучшем виде. И потом эта прядь спереди… А ты знаешь, что даже Джастин Бибер больше не носит такую прическу?

Алекс снова посмотрел в зеркало. Что ему надо сделать с волосами? Не такая уж это и проблема… Но сейчас малейшее замечание выводило его из себя.

– У меня прекрасная прическа. И не старой даме с фиолетовой шевелюрой учить меня, что модно, а что нет!

– Не стоит так нервничать, мой мальчик! Я вовсе не хотела тебя обидеть.

Алекс напрасно пытался сконцентрироваться на дороге, он не мог перестать злиться и забыть свои слова. Он повел себя с бедной старушкой совершенно отвратительно.

– Мне очень жаль. Я не должен был так говорить с вами. Это… Это только потому, что сейчас меня все раздражает. С меня как будто кожу содрали, и любое замечание или критика – как соль на рану.

– Понимаю.

– А у вас бывали депрессии?

Алекс спохватился, что его вопрос звучал не слишком деликатно, если не сказать неуместно. Особенно учитывая, что он был задан с надеждой в голосе. Нормальные люди не ждут, что все вокруг страдают депрессией.

– Нет, но я смотрела репортажи про депрессию.

– Видеть что-то и испытывать самому – не одно и тоже. Я вот смотрел репортаж про Килиманджаро, но это же не значит, что я на него поднялся.

– Безусловно. Я лишь хочу втолковать тебе, господин Содранная кожа, что мне никогда не ставили официально диагноз «депрессия». Однако это совершенно не значит, что у меня никогда не было трудных моментов в жизни. Ты что, полагаешь, что можно дожить до моих лет, всегда как сыр в масле катаясь? Вот уж попал пальцем в небо методом тыка!

И дама поставила на этом жирную точку. Алекс же был вовсе не уверен, что она правильно употребила последнее выражение.

Максин чувствовала, что достигла своей цели. Ей не терпелось пойти дальше и разузнать побольше, но с этим парнем она шла как по минному полю и должна была проявить тактичность, что никогда не было ее сильной стороной.

– А ты не хотел бы случайно со мной поделиться, отчего тебе так плохо? Может, если расскажешь, тебе станет легче. Но я прекрасно пойму, если ты не захочешь ничего мне больше говорить. Я ведь всего лишь старая дама, случайно оказавшаяся у тебя в машине, чужой человек, едущий вместе с тобой…

Рассказать? Но зачем? Алекс уже один раз рассказал или, точнее, попытался рассказать об этом своему психотерапевту. Но тот только отрешенно смотрел на него, кивая головой каждый раз, когда спрашивал: «И что вы при этом испытывали?»

Но вдруг, в эту самую минуту, он почувствовал, что готов поговорить с этой женщиной. Возможно, потому, что она была старой и вряд ли будет судить его строго, а возможно потому, что они не были знакомы и никогда в жизни больше не увидятся. Он должен был начать говорить сию же секунду, иначе он этого не сделает никогда. И ни с кем. И тут вдруг его прорвало:

– Я знаю, от чего мне так плохо, но стыжусь. Причина глупая и банальная донельзя, но мне от этого только хуже. Куча народу такое уже пережили, и никакой трагедии из этого не делают. А я – такой вот идиот.

Максин боялась его перебить. Он продолжал: