(Не)сводная, или Маша для Медведя

Заглянув в люксовый кожаный салон авто, отмечаю низкую посадку и медленно перевожу взгляд на свои ноги.

Я ведь долго сомневалась, думая, как пробраться в главный офис Медведевых, и решила надеть деловой костюм с юбкой-карандашом до колена. И как мне теперь сесть в машину, так, чтобы не оголить до неприличия ноги?

– Проблемы? – насмешливо поднимает брови вверх Глеб.

В его взгляде проносится безмолвный вызов, и я понимаю, что пути назад уже нет. Ну, хорошо, братишка, один – ноль в твою пользу, но посмотрим на результаты этой игры позже.

– С чего вдруг? – широко открываю дверцу и осторожно присаживаюсь, намеренно не одергивая задравшуюся юбку. На свои ноги я никогда не жаловалась, они длинные и стройные. Пусть полюбуется, будет знать, как играть со мной в игры без правил.

Глава 5

Глеб

Еще совсем недавно я и понятия не имел, как выполнить просьбу отца. Землю был готов рыть. Все оказалось так просто. Вот она, эта девчонка, сидит в машине в нескольких сантиметрах от меня. Только я не то, что облегчения не чувствую, – будто на вулкане оказался.

Саднящая боль в паху не дает расслабиться ни на минуту. Какого хрена? Что я ног женских не видел? Сжимаю руль так, что пальцы немеют, и изо всех сил стараюсь не зарычать. Приказываю себе смотреть на дорогу. ТОЛЬКО на дорогу. И не думать, что больше всего на свете хочется свернуть с проспекта в ближайшую подворотню, опустить сиденье и дать, наконец, волю рвущимся наружу желаниям. Дернуть вверх край узкой юбки и получить ответ на изводящий меня вопрос. Что под ней надето? Колготки? Чулки? Я почему-то уверен в последнем, но безумно хочется это проверить. А еще – дотянуться до молочной кожи в вырезе блузки, лизнуть пульсирующую венку на шее, добраться до пухлых розовых губ. Они слегка приоткрыты, и так и манят прикоснуться, ощутить их податливую мягкость под требовательным напором моих собственных.

Резко выдыхаю, понимая, что опять отвлекаюсь от дороги и умудряюсь пялиться на девчонку. Сердце ускоряет ритм, и почти нестерпимым становится желание сократить расстояние между нами. Воспользоваться моментом так, как я привык. Как делал множество раз прежде.

Не знаю, как только нахожу в себе силы различить в своем воспаленному мозгу последние подвывания здравого смысла. Торможу на светофоре, и зажегшийся красный свет ударяет в глаза. Это «стоп» не только на дороге, это мне предупреждение, что я должен остановиться. Опомниться. Я вижу эту девицу первый раз в жизни. Именно ее – впервые, потому что та малявка, что трепала мне нервы в прошлом, там и осталась. Хотя, кажется, эта новая Мария справляется ничуть не хуже. Мы рядом менее получаса, а я взбешен и раздражен до крайности.

– И что же у тебя за вопросы к моему отцу? – цежу сквозь зубы, чтобы хоть как-то отвлечься. Пусть она окажется расчетливой стервой. Или охотницей за наследством. Я умею справляться с такими, и это поможет выбросить из головы весь тот бред, который не дает покоя.

Девчонка пожимает плечами.

– Я обязана отвечать? Это же к нему вопросы. Вот ему их и задам.

– Вряд ли, – отзываюсь, выплевывая очередную порцию воздуха. – Отец в коме, и прогнозы более чем неутешительные.

Мария выдает какой-то неопределенный звук и замолкает, а когда я бросаю на нее очередной взгляд, замечаю, что она резко побледнела. Неужели расстроилась? В это трудно поверить, с чего бы ей переживать о фактически чужом человеке? Или я все-таки чего-то не знаю?

– Что случилось? – ее голос слегка дрожит, словно она собирается расплакаться, и меня накрывает совершенно неуместное желание дотянуться до тонкой ладони, лежащей на коленях, и ободряюще сжать. И не выпускать потом.

На дорогу смотри, Медведев! И глупости все из головы выброси! Вечером навестишь Ирину и выпустишь свой пар, она с легкостью поможет тебе забыть об этой соблазнительной куколке.

Сворачиваю к больнице, коротко рассказывая о состоянии отца. Обойдется без подробностей, к тому же я до сих пор не уверен, что могу ей доверять. Слишком неожиданно она появилась как раз в тот момент, когда была так нужна. А что, если это какой-то хитроумный план с ее стороны?

В стенах больницы ощущения меняются. Наверно, здесь вообще все воспринимается по-другому: смерть и боль находятся слишком близко, так что даже здоровые люди чувствуют себя уязвимыми. Я кошусь на девчонку и вижу, что и ей более чем не по себе. Перед входом в палату она и вовсе тормозит, замирает на какое-то время, а на лице отражается паника.

Опускаю руку на ее талию, слегка поддерживая. Сейчас в этом жесте нет ни похоти, ни страсти, только желание ободрить. Я не верю во внезапно возникшие чувства к моему отцу, которого она знать не знает, но находиться у постели умирающего всегда непросто. Особенно, когда понимаешь, что с ним тебя что-то связывает.