Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага

Подчинялся Иванов номинально (на самом деле сохраняя полную автономию) трем, следующим после первого, начальникам русской полиции — Семену Исправникову-Титову, Сергею Посылкину и Валентину Цыганкову, и уже по-настоящему, немецкому оку над собой — унтер-офицеру Вилли Крейцеру и новому немецкому военному коменданту Людинова майору фон Бенкендорфу.

В его, Иванова, непосредственном подчинении были еще два следователя — Иван Хабров и Иван Сердюков, а также секретарь следственного отдела Яков Машуров. Потом отделу добавили еще одного следователя — Сергея Бобылева.

Иванов подтвердил, что состоял в должности старшего следователя до июля 1943 года, а потом в течение примерно чуть более месяца, до эвакуации, а фактически бегства в Минск, был заместителем последнего людиновского бургомистра Акима Павловича Василевского.

Сейчас нас интересуют показания Иванова о его деятельности в Людинове в период оккупации именно этого города, а не в Минске.

Следователи задавали Иванову вопрос за вопросом и на все получали отрицательные ответы. А если он и признавался в своей причастности к какому-либо преступлению, то тут же находил ему «смягчающее обстоятельство».

Да, он арестовал на улице Фокина подпольщика Николая Митрофановича Иванова с женой, но по приказу немцев. Сначала их допрашивали в ГФП — тайной полевой полиции — немцы, потом уже он, в русской полиции. Он, следователь Иванов, своего однофамильца не бил. Приказ расстрелять его вместе с женой получил от немцев, но сам в расстреле не участвовал. Поручил сделать это полицейским, кому именно — не помнит.

Двух партизан в поселке «Красный воин» летом 1942 года убил полицейский Василий Попов, а он, Иванов, лишь приписал в рапорте этот подвиг себе, чтобы заслужить медаль, которую и получил.

Арестованных если и бил, то только в присутствии немцев, и то — всего лишь ладонью по лицу, хотя имел резиновую плетку.

Семьи Лясоцкого и Рыбкина были арестованы в октябре 1942 года, когда он, Иванов, был в командировке в Бытоше, у Стулова. Когда вернулся, следствие подходило к концу. Он, Иванов, просил коменданта Бенкендорфа не расстреливать хотя бы детей, но тот приказал казнить всех. Он, Иванов, лишь передал приказ полицейским. Сам при расстреле не присутствовал.

Шумавцова, Лясоцкого, сестер Хотеевых и других подпольщиков тоже арестовали в его отсутствие. Он присутствовал лишь при окончании следствия. Никого из них не бил.

Он, Иванов, хотел им помочь. Например, не стал арестовывать Николая Евтеева, с которым сидел за одной партой, хотя знал, что тот входит в группу Шумавцова.

Некий Гришин Федор Иванович, осужденный в январе 1953 года к 25 годам заключения в лагерях за измену Родине, в частности за то, что выдал гитлеровцам подпольную группу разведчиков во главе с Алексеем Шумавцовым, на следствии и суде показал, что свой донос лично передал в помещении полиции из рук в руки старшему следователю Иванову.

— Нет, Гришин передач донос не мне, а кому-то другому или немцам.

Да, он водил Шумавцова и Лясоцкого в лес для обнаружения места, где скрываются партизанские связные. Шумавцов и Лясоцкий стали кричать партизанам, чтобы те спасались. Партизаны открыли огонь и убили полицейского Александра Сафронова. За это сопровождавший полицейских немец приказал Шумавцова и Лясоцкого тут же расстрелять. Он, Иванов, лишь перевел этот приказ полицейским, кому именно, не помнит.

Он, Иванов, не только спас от ареста Николая Евтеева, но вообще не раз отпускал арестованных. А однажды приказал полицейским вернуть какой-то старухе муку, которую те у нее отняли.

Иванов, признавая частично свою вину, но не по самым тяжким преступлениям, упорно отрицал свою причастность к кровавым злодеяниям против своих соотечественников. Оно и понятно — пытался спасти свою жизнь. Он рассчитывал, что время стерло многие следы и улики, что следствие не сумеет разыскать свидетелей и жертв преступных деяний. Как-никак прошло с тех пор пятнадцать лет, в которые входили еще и последние двадцать месяцев войны.

Иванов надеялся, что не справится со всем этим следствие, не соберет достаточно доказательств, чтобы вынести их на открытое судебное заседание. Знал прекрасно, что времена несудебных «троек» и «особых совещаний», не слишком утруждавших себя скрупулезным сбором доказательств вины подследственных, безвозвратно канули в прошлое.

Правда, под давлением неопровержимых улик Иванов признал, в конце концов, что он только назывался «старшим следователем», а на самом деле официально был начальником секретной службы полиции, имел звание «компанифюрер», [12]получал в месяц жалованья 100 марок и немецкий паек. По роду службы ему приходилось иметь дело и с ГФП — «гехаймфельдполицай» («тайная полевая полиция») и выполнять Прямые поручения разведывательного отдела штаба 339-й немецкой пехотной дивизии, в частности, по его поручению подбирать и готовить агентов для заброски к партизанам.

На один из вопросов — почему он добровольно поступил на службу в полицию, то есть сделал первый шаг к измене, Иванов ответил так: