Но шансов на это у Васи не имелось. Займись он последними проблемами Али, и вскоре кому-то пришлось бы хоронить их троих.
Вася по-прежнему стоял с закрытыми глазами и прикидывал, что, как и когда ему предстоит сделать. По всему выходило, что сначала надо было отправляться в церковь. Кажется, она оставалась последней возможностью обрести веру.
Вася не больно-то жаловал все эти обряды. На священников же он и вовсе смотрел недоверчиво. Ему хватало новостей о том, как они лихачат на дорогущих иномарках, сбивают прохожих и пытаются замять дело. Люди не просто так часто обвиняли попов в мздоимстве и растратах.
Тем не менее просто быть в церкви ему нравилось. Там можно спокойно поразмышлять о чем-то своем, найти ответы на какие-то вопросы, просто передохнуть, отвлечься от вечной будничной круговерти. Полумрак и огоньки свечей, дрожащие в нем, всегда настраивали его на мечтательный лад.
«Ладно, – сказал себе Вася. – Будем считать, что теперь я на правильном пути. Тогда сначала церковь, а затем все остальное».
Люба шла рядом с папой, взяв его за руку. Женька шагал с другой стороны. Вообще-то Люба полагала, что она уже взрослая и ходить за руку – это не про нее. Ну разве что только через дорогу можно, а так – конечно, сама.
Но сегодня она взяла папу за руку сразу, не дожидаясь его просьбы. Он большой и сильный, защитит от всего-всего на свете. Даже от кошмаров. Например, от такого, какой приснился ей минувшей ночью.
Любу передернуло. Видение до сих пор стояло перед глазами, не желало забываться, как это бывало раньше.
Ей снилось, что все они – Женька, папа и она – спят в их комнате.
Потом Люба просыпается, лежит на спине с закрытыми глазами и повторяет про себя: «Я сплю, я сплю».
Ей кажется, что если она будет хорошо притворяться, то все обойдется. Прежде чем зажмурилась, Люба успела увидеть смутную тень с глазами, горящими ядовитой зеленью, и длинными скрюченными пальцами на руках. Сейчас она стояла у двери. Девочка надеялась, что эта тварь не заметит ее и пройдет мимо.
К кому тень тогда подойдет, Любе было неважно. То есть она, конечно, очень любила папу и маленького братика, но главное – чтобы ее не тронули.
«Если меня не тронут, то и их тоже», – уговаривала Люба свою собственную совесть.
А тень уже возле кровати. Она стоит, сопит потихоньку. Люба скрещивает пальцы под одеялом. Чур меня, чур меня!
Все стихает. Нет больше сопения, едва слышимого шороха. Тень ушла? Девочка лежит, ждет и слушает. Она хочет уловить хотя бы малейший звук, который подскажет ей, что тень по-прежнему здесь, просто затаилась, чтобы поймать ее, Любу.
Но в комнате тихо. Вот во сне кашлянул папа, потом Женька внизу что-то пробормотал. И снова тишина. А ведь если бы тень все еще была в комнате, то после этих звуков она обязательно решила бы проверить, спят ли другие люди.
Время тянется и тянется. Наконец Люба не выдерживает. Должно быть, тень точно ушла, ведь прошло уже никак не меньше часа. Она открывает глаза и тут же слышит то самое сопение. Тень никуда не делась. Все это время она стояла возле кровати. Люба чувствует, как ее голова сама собой поворачивается набок, и видит пылающие глаза.
Баба-яга.
Вот кто пришел к ним в комнату. Лицо ведьмы то и дело меняется. Люба узнает парикмахершу, на которую показал Женя. Тут же сквозь эти черты проступает облик самой настоящей Бабы-яги, как в старых сказках, которые есть у них на дисках, только куда страшнее.
Люба остается наблюдателем в собственном теле. Она со стороны видит, как сама приподнимается на локте и садится на кровати. Ведьма протягивает руку и помогает ей спуститься на пол. Затем она достает что-то из-за пазухи и передает Любе.
Девочка опускает взгляд. На ее ладони лежит тонкая круглая палочка. Люба знает, что такое сантиметр, ей мама однажды рассказала. Этих сантиметров в палочке будет семь или восемь.
– Сожми, – шипит Баба-яга, и Любина ладонь послушно стискивается в кулачок.
Теперь она знает, что палочка только кажется простой. На самом деле это оружие – прекрасное, жутко острое. Им можно колоть или резать, и защиты от него нет. Лезвие такое тонкое, что его почти не видно. Зато Люба слышит, как оно, подрагивая, тихо-тихо звенит.
– Иди! – слышит она и шагает к папе, лежащему на диване.
Девочка идет, хотя больше всего хотела бы убежать отсюда как можно быстрее. Но все, что может Люба, это слышать, смотреть и чувствовать.
Папа спокойно спит, лежа на боку. Но когда Люба подходит вплотную, он открывает глаза и резко садится. Дочка смотрит на него и понимает, что это он не сам проснулся и сел.
Люба стоит перед ним. Ее ладонь немного зудит оттого, что палочка едва заметно вибрирует. Оружию не терпится взяться за дело.
– Это он виноват в том, что я пришла к вам, – говорит Баба-яга, и папа вздрагивает. – Дразнил меня, смеялся надо мной. Иначе ваши мама и бабушка были бы живы.
Люба понимает, что это правда. Она видит ее в папиных глазах, которые он не может опустить.
– Ты хочешь сказать ему что-нибудь?